Итак, я был в Гренфелле. Нижний этаж выглядел пустынным и заброшенным. Из-за дыма и отсутствия освещения там стояла темнота. Стены и полы сильно пострадали от воды, в фойе царила разруха. Я слышал, как вода стекает по этажам. Ее закачивали сверху, в основном с воздушных лестничных платформ, и она лилась оттуда вниз, повреждая лестницы, стены и вообще все на своем пути. Электричество отключили уже давно, и сырость в сочетании с темнотой и разрухой навевала мысли о фильмах ужасов.

С реальностью мое описание не сравнится, но по ощущениям все было именно так – как в декорации, подготовленной для съемок.

Мы поднялись в опорный пункт, чтобы получить дальнейшие инструкции. Нас отвели в свободную квартиру, которую использовали как зону ожидания. Нам надо было сидеть там до получения задания и команды на выход. Снова ожидание. Мы расположились в гостиной одной из квартир на четвертом этаже. Во всех комнатах находились пожарные; они сидели на кроватях, стульях, диванах – везде, куда можно было пристроиться. Очень странное чувство: сидеть на чьем-то диване, в квартире, которая еще утром была для кого-то домом.

Я попытался осмотреться и понять, кто мог в ней жить. Интересно, были эти люди счастливы? Как им тут жилось? На полках стояло несколько фотографий, но мне не хотелось вставать и подходить ближе, чтобы их рассмотреть. Обстановка казалась потрепанной и старомодной, но вокруг было чисто. Это напомнило мне о доме, в котором я жил ребенком, а еще – о бедности. Видавшая виды мебель, телевизор из 90-х, протертый ковер – все как в доме моего детства. Из-за дыма и потопа квартира выглядела еще более уныло.

Я задавался вопросом, почему трагедии подобного рода случаются с людьми, которых жизнь и так не баловала. Я сочувствовал хозяевам квартиры, лишившимся жилья, но зато был уверен, что они выбрались из башни живыми. Никто из жильцов нижних этажей не оказался заперт в огне. И это немного утешало.

Мы с остальными членами команды старались говорить о чем угодно, кроме адского пламени, окружавшего нас. Никто не упоминал о предстоящей работе. Казалось, все заключили молчаливое соглашение не обсуждать того, что происходит вокруг или что ждет нас впереди: какой смысл зацикливаться на этом? Отчасти такое объясняется самосохранением, поскольку от разговоров о пожаре мы бы только сильней разнервничались, но в то же время иллюстрирует, насколько пожарные могут быть дисциплинированными. Мы получили приказ сидеть в квартире и ждать и должны были находиться там до получения дальнейших распоряжений. С профессиональной точки зрения, этим наша осведомленность и ограничивалась. Если мы не знаем, что нам предстоит, то какой смысл об этом думать?

Но даже сейчас мы не были уверены, что пойдем дальше. Мы надели дыхательные аппараты и приготовились идти, но вокруг царил такой хаос, что нельзя было с уверенностью сказать, пошлют нас наверх или нет. Я слышал, как старший офицер обсуждал по рации проблему с отключением газовой сети, пожарные работали сразу на нескольких этажах, пустить воду все еще не удавалось…

За двенадцать лет я ни разу не видел, чтобы в опорном пункте скопилось столько людей, выполняющих столько разных задач одновременно. Все сновали туда-сюда, ситуация постоянно менялась, а это означало, что мы не можем знать, какую роль нам отведут – и отведут ли вообще. Я уговаривал себя не нервничать насчет будущего задания. Думал о том, остались ли после стольких часов выжившие на верхних этажах. Устав от ожидания, я уже хотел пойти наверх и взяться за работу.