У Колояра зашумело в ушах и сдавило виски. Говор кривичей превратился в гул, уже и слов не разобрать. Не стоило пить брагу в духоте.

Глухо забряцали мокрые браслеты, возвещая, что Нидхи возвращается в шатёр. На миг свет факела выхватил из темноты тело идеянки, обтянутое влажной тканью. Кузнец успел заметить холмики грудей с крупными, точно вишни, сосками.

Дневной зной и ночью не покинул избу. Колояр долго метался, не в силах уснуть. Разбуженная Вирилада обняла мужа. Но перед глазами кузнеца стояли груди Нидхи. Грубо оттолкнув жену, он выбежал вон из избы. Тело горело. Вылил на себя ушат воды, но легче не стало. Бросившись на землю, сгрёб перстами ломкие стебли травы и зарычал:

– Увезут навсегда. Не видать её боле!..

«А если выкрасть? Куда ж с ней потом? А хоть куда… В лес, в землянку… Иль на север податься. Но лишь моя она будет. С дружиной только не сдюжить одному…» – засела в горячечном сознании отчаянная мысль.

Солнце ещё не взошло, а чёрный замысел уж был готов. Далее на пути купцов лежало селение, у люда которого с кузнецом имелся общий пращур. Оседлав коня, к полудню Колояр был на месте. Но, до встречи с родичами, нанёс себе неглубокие раны и разбил голову камнем.

– Друже, беда! Вороги, прикинувшись купцами, попросились к нам на ночлег. А ночью убили мужей и пленили женщин, – кричал кузнец, въехав в село.

– Уж мы-то их приветим, – был ответ родичей.

Устроив засаду в лесу, ждали появления гостей.

Колояра трясло в ознобе. Солёный пот выедал глаза. Стуча зубами, бормотал:

– Моя, моя лишь будет…

– Ты хворый совсем. Укройся, мы сами разберёмся, – шептал в ухо родич.

– Не-е, то моё дело более, чем ваше.

Обоз показался на закате. Едва он поравнялся с укрытием, как селяне напали на дружину. Багровым блеском сверкнула сталь.

Колояр бросился к носилкам, проткнув на бегу одного невольника и сбив ударом кулака второго. Откинув полог, вытащил кричащую Нидхи и, закинув на плечо добычу, устремился в лес.

Вскоре стихли звуки битвы. Сейчас родичи поймут, что к чему, и снарядят погоню. Но опускающаяся темень укроет лиходея. Сзади раздался треск рвущейся ткани. Колояр обернулся. Но то край одёжи девицы зацепился за ветку. Не медля дальше, глубже в чащу.

Пора бы и рассвету быть, но тьма всё гуще. Ни луны, ни звёзд на небе. Безумец остановился перевести дух. Глядь – перед ним лоскут на ветке.

«Неужто Леший водит кругом?» – ознобом прошибла догадка. Рядом ухнул филин:

– Ух-убил, ух-убил…

И вдруг словно спала пелена.

– Что ж сотворил я? Сколько ж люда на смерть обрёк? – простонал Колояр, выпуская Нидхи. Та бросилась бежать, звеня браслетами.

Нагнав её на поляне, повалил на землю.

– Ты!.. Ты, гадина, заморочила…

Лиходей срывал одежды с пленницы. Больно ударил в лицо град рассыпавшихся бусин. В этот момент молния озарила лес и древнее капище, посреди которого они лежали. Крик Колояра слился с громом:

– Я понял: вы хотите жертву.

Он занёс уже нож над дочерью раджи, как услышал, что та произносит мольбу на чужом языке и смотрит в сторону Мокоши.

– Она тебя не спасёт, – хрипло захохотал душегуб.

Холодные кольца стиснули руку с оружием: вокруг запястья обвился змеиный хвост. Глаза девицы полыхнули жёлтым огнём, из уст метнулся раздвоенный язык. Колояр отпрянул от жертвы. Стремительный бросок змеи – и горло обожгла нестерпимая боль.

Хватая в агонии воздух и раздирая в удушье грудь, кузнец не почувствовал, как на лицо упали первые капли дождя.

Старый якут Тимир наблюдал за тем, как его старший сын Уруй разделывал тушу только что застреленного им на охоте оленя. Как только начало смеркаться, они устроились на берегу реки Амга, неподалеку от горы Харама.