причалы, лавки и сверканья,

одежд, улыбок карнавал,

и змеев уличных порханья,

проспекты, вина, площадь, бал,

и майский люд, и пир мелодий,

и танцы с песнями в кругу,

погода, что была в угоду,

и насыпь, парк на берегу,

бетонный мост, гитары, вскрики,

узор чугунных лент, перил,

шершавых троп сырые стыки,

но чётче – глаз твоих берилл,

где всё искрилось ярким тоном.

Средь лунной тьмищи светлячки.

Вдруг из невидимых бутонов

раскрылись брызги-лепестки

салюта, что играл волшебно

и с переливом чувств мерцал.

Ему подобно, равноценно

в мечтах к тебе тогда пылал…

Просвириной Маше

Тайны лавок

Развёрнутый лавок папирус

от икр, изножья до спин,

за коими жёлтый сергибус

кустится средь елей, осин.

Угольно-ребристые волны

рядами. Бери и читай

ту надпись с заглавья до пола.

Живой лингвистический рай!

Волшебные свитки открыты.

Под небом – дух библиотек.

От глаза учёных укрыты

телесною кляксой. Дефект.

Всё строчки-дощечки хранили!

Как много под краской хранят!

Как много на текст наслоили

рисунков, порезов и карт!

Внимательно бродит учитель,

гурман языка и словес,

а каменный, медный смотритель

хранят то наследие, вес.

Ах, как же богатятся речи,

лишь стоит вглядеться, понять!

Лишь ночью фонарные свечи

помогут спокойно читать,

секреты познать и мгновенья,

и кто их писал из живых…

Лишь утро, дожди мановеньем

спугнут книголюбов от них…

One tree

Твердеют корни и покрытье,

столбится стебель мощью жил.

Я тут рождён ростком с зарытья

и до пилы век буду жить!

Судьба – не петь, не знать корону,

а принимать ворон, певцов,

укореняясь, множить крону

и кольца – вот завет отцов,

невыездным быть, патриотом,

хранить ножей, ударов швы,

и не создать стихов, зиготу,

не быть плодовым и живым,

не ведать стран и речи, чувства

и крика, слёз; рекой не течь,

дарить прохладу свеже, густо,

кормить костры, зимою – печь,

давать тенёк, опору старым,

отраду псам, спине зверей,

и век довольствоваться малым,

смотреть на цвет оранжерей,

на луг, леса и всплески рыбы,

ручьи, котят, фруктовый сад,

цветы, людей, веков погибель

бессильно видеть, но стоять;

и быть мудрее и древнее,

но не суметь о том сказать…

Но оттого всего грустнее,

что вечно некого обнять…

Виновности деревьев

На мне в Эдеме Змий ютился,

а тот – упал среди моста,

а об того – лихач разбился,

а тот – стал стойкой для Христа,

к какой его, стуча, пришили;

а тот – от молнии сжёг дом,

а те – тараном всё крушили,

другие – стрелы над врагом,

а из-за тех – погибла Троя,

на этом – вздёрнулся дурак,

с того – свалился сын героя,

за тем вон – прятался маньяк,

на нём – сидел немецкий снайпер,

а этот – рухнув, смял кусты,

иной – убил отскоком шайбы,

другой – паденьем сбил цветы.

Но есть одна у нас заслуга -

до смерти вили кислород,

тем продлевая жизнь округи,

хвостатых и двуногих род.

Улучшения

Тут стало лучше: пни ожили,

вернулись блудные отцы,

цветы воспряли и зажили

туберкулёзные рубцы,

осели все наслои снега,

из нор повылезли зверьки,

из почвы – зелень и побеги,

вода вошла в рукав реки,

опять сюда слетелись птицы,

пришли красавицы, умы,

и засияли солнце, лица,

и дно наполнилось казны,

и просто люди просто вышли,

и заросли все швы, овраг,

и задружили кошки, мыши,

собаки, волки, друг и враг,

и начались труды и краски,

сметенье мусора с дорог,

снялись воинственные маски,

и стал гостей вдруг ждать порог,

и начали рождаться дети,

что так боялись хлада, тьмы,

сожгли дубинки, луки, плети,

и снова стали все родны…

Как хорошо, что в ожиданьи

тепла, рассвета и добра,

среди печали и метаний

не спятил и не сгинул я!

Средние века в Европе

Ах, времена темнее прежних:

век индульгенции и слёз,

все подчинились книге вешней,

худые груди баб и коз,

и вот король уж многократно,

наглея прям из года в год,