но пусть моя трёхсекундная память

не соизволит сей слоган забыть!

Positions

Место пустому – на свалке

(– это ж скажу про людей),

пламя – для высохших палок,

веток без пышных теней.

Место девицам – в борделях,

низколетящим – в сачке,

слабым и мёртвым – на мелях,

глупым – на голом крючке.

Хоть дик, порочен, прожорлив,

в ад человеку нельзя.

Жариться диким обжорой -

это животных стезя.

В зимах не водятся грозы.

Каждому – время и час.

Хоть и цветок жив в навозе,

пчёлы к нему не летят.

Сделаны планы и схемы.

Лодки для рек, не небес.

Всё для работы системы.

Каждому – мера и взвес.

Выверен образ, зазоры,

розданы роли и срок.

Фауне, камню и флоре

нужен полезнейший прок.

Служат детали удобству.

Старым не место в строю.

В той ли позиции, свойстве

я в этом мире стою?!

Частицы песен

Твори рыжей щепкой звучанья,

все души пронзающий звук,

и с чёлки стряхнувши скучанья,

гони хладь от ищущих рук.

Пусть рифмокруженье завьётся

пуховою вьюгой, дождём,

и каждая нить изойдётся

мелодией ночью и днём.

Пусть падают буквы на крыши,

как градинки, искры огней.

Пусть замерший город услышит

творенье живое во тьме!

Пусть каждо-упавшие ноты

весною ростками взойдут,

а улицы, люди, высоты

всепышно, цветно расцветут.

Услышавших выдохнут лица,

взметелит пыльцою мотив,

что будет извечно плодиться

сезонам, беде супротив…

Кире Покровской

Обрушения

Однажды всё падёт:

империи и семьи,

и полюсный весь лёд,

берёзовые серьги,

приверженцы добра

и бусины в колосьях,

со стен дырявых бра

и гроб с сырых полозьев,

все связи и мосты,

дома, хребты в поклонах,

ведь рухнули, застыв,

столбищи Вавилона;

и канет дружба вниз,

все свадебные клятвы,

царей, деревьев жизнь,

что были ненаглядны;

и память, боль, мечты,

все идолы, лавины

и звёзды, я и ты,

герой, мулла, раввины,

терпение вдовы…

Голодным, алчным мало.

Зам. Бога по любви

однажды так распяли…

Похожесть

И вектором мечтаний,

раздачей чувств, тепла

без алчности, метаний,

желаньем чуда, благ,

чтоб ярче труд вершился,

чтоб грусть была мертва,

чтоб саван нам не шился,

и им была листва,

чтоб не было тут в рясах,

коронах, латах всех,

чтоб кости, дух и мясо

без боли жили век,

чтоб был покой Эдема

и дружба фаун, флор,

объятья душ и дермы,

рост трав, умов и гор,

чтоб в водах жили рыбы,

чтоб конь был сыт овсом,

и чтоб пустели дыбы,

и грёзой про всё-всё,

отметками на коже,

что в нас любовь и лень

с тобою мы похожи,

как гиацинт, сирень.

Почва

Привалена тяжестью зданий.

Не дали ей вволю рожать

и чувствовать деток касанья.

Под пашней закатанной мать.

Не может погреться на солнце.

Потливо в каракуле спит,

как старо-морщинные горцы,

что в чёрное небо глядит,

в котором не птицы, а черви,

и корни, совсем не лучи,

и рядом гудящие нервы

железных туннелей, мячи,

как будто её схоронили

с игрушками, выстроив речь,

святым фараоном средь пыли,

от зла чтоб, копаний сберечь.

Порою она ль громыхает,

вздуваясь, взрываясь водой,

провалами вниз опадает

распад её трупа, с бедой?

Не стала не лугом, не лесом,

не ест её деточек тля.

Накрыта асфальтовым прессом

погибшая год уж земля…

Ночник

Светильник – радуга ночная,

луна, фонарик на стене,

где штамп лианы, не качаясь,

мечтает снова о весне,

визитах бабочек и змейках

и о прилётах певчих птах,

но накормить их не сумеет

рисунком зёрен днём, впотьмах.

Застывший образ всё бледнеет,

не вянет, как и не растёт,

и хоть зимой чуть леденеет,

но жив, всегда в тиши цветёт.

Он выгорает чуть от солнца,

и полоса блестит от рук,

что трут в опоре об суконце,

запечатлев клоненье мук.

Стена – обман природы гадкий.

Коль гладь задвижет стебельком,

то разойдутся швы и кладка,

то человечий рухнет дом.

И оттого всё здесь смиренно,

без ароматных веток, чар.

Среди эдемских кущ извенно

однажды выйдет в холод пар…