– Еды, говоришь, полно? А… Понятно, ну давай, мне моя тоже забила целую сумку этим.

Виталий порылся в сумке и воскликнул:

– О, молодец жинка, не вытащила бутылку. Давай выпьем лучше водки, – сказал Виталий, достав из сумки бутылку «Столичной», – за знакомство.

– Давайте.

– И давай перейдем на «ты», – пожурил Виталий, а то я вроде не старый еще, а уже мне «выкают», как-то не по себе даже.

– О’кей, – сказал Коля.

Ночь, проносящийся свет фонарей в окне, стук колес, размеренное покачивание на полке, в меру выпитая водка – все способствовало душевному покою Коли. Но история, рассказанная днем попутчиком Коли, Виталиком, не давала ему уснуть. Он долго ворочался на полке купе и все думал об этой истории. «Повесился в КПЗ? Неужто возможно такое? Как же он смог такое сотворить, тем более после армии?

Нет, наверное, байку мне рассказал Виталик. Вот, блин, и житуха на гражданке – все не так, ни в чем и ни в ком быть уверенным нельзя. Первое правило, сказал бы Димка: «Никому и никогда не верь»». И мысль о Димке, о его лучшем друге, об их скорой встрече разлилась теплом по сердцу, и вскоре пришел долгожданный сон.

– Эй, Коля! Вставай! Приехали, – тряс его за плечо Виталик.

– Что? – ответил спросонья Коля.

– Что, что? Вставай, приехали в Питер. Конечная станция уже. Все выходят. Только один ты спишь. Я уже и белье сдал.

– Да ну, – зевая и потягиваясь, сказал Николай, но, протерев глаза, увидел, что все люди действительно выходят из вагона и что их попутчики уже давно сдали свое белье проводнику и готовятся к выходу.

– Точно, черт побери, приехали. От этой радости мысли Коли оживились.

– Ну, ладно, давай прощаться, – сказал Виталик, направляясь к выходу.

– Давай помогу сумки вынести.

– Да не надо, спасибо, меня уже встретили.

– Везет, а меня вроде пока никто не встречает, – сказал Коля, потерев заросшую щетиной щеку. – Наверное, мама телеграмму забыла дать или адрес перепутала.

– Или просто, может, опаздывает твой друг. Но а если вдруг что, парень ты, я вижу, простой и хороший, так что вот тебе мой номер мобильного телефона, если что – звони, – сказал Виталик, записав на купюре в пятьдесят рублей свой номер мобильного телефона, и, пожав руку Коле, Виталик направился к выходу.

– Так зачем же на деньгах-то? На вот, возьми мой полтинник теперь, – сказал Коля, бросившись за Виталиком к выходу.

– Да не надо, себе оставь, студент! Все, пока, звони лучше, тогда и обменяемся полтинниками.

По платформе бежали друг другу навстречу люди, целовались, радовались встрече. Жизнь бурлила и шла своим чередом.

Вдруг ему показалось, что он увидел вроде знакомое лицо на платформе.

«Это же Димка, ей-богу, он», – проскользнула мысль, и, наскоро собрав свои вещи, схватив сумку с верхней полки, Коля побежал к выходу.

– Завалили? Как?

– Коба завалил.

– Слышь, Седой, не может быть. Он же тупой по жизни был.

– Ну был, и что? Ума хватило все так завертеть, что никто даже и не понял, кто и за что валил людей Хуршита Томазовича – дяди

Чичена. Чуть война не началась же. А это, оказывается, наша сука делала.

Волхов, по кличке Седой, был другом Саши Рубаковского, с которым они открыли свою охранную фирму «Черный ястреб». Вместе они служили и в Афганистане. Не раз Саша вытаскивал его на себе с поля боя под смертоносными пулями, и тот обязан ему за это жизнью. Теперь Волхов сидел в джипе с остальными ребятами и не мог принять неожиданную потерю верного и единственного друга. Сердце его впервые за последние годы после Афгана сильно сжималось, и тишина отдавала глухой болью в голове. «Ну, Коба, гореть тебе вечно в аду, твою мать», – зло подумал он.