Через полчаса были в рабочем посёлке. Вдоль дороги стояли чёрными глыбами высокие девятиэтажные дома и вытянувшиеся в длину пятиэтажки. Кое-где в них светились окна. Видимо, там в такой поздний час ещё кого-то ждали. Михаил знал, что сейчас в посёлке осталось мало жителей, и большинство многоквартирных домов стоят пустыми. Процесс оттока людей начался ещё в то время, когда он здесь жил. Уже тогда опустели две малосемейки. Когда в целях экономии отключили лифты в девятиэтажках, семьи стали переселяться с верхних этажей в освободившиеся квартиры снизу. Раньше хорошо освещённая дорога к дому родственников была сейчас тёмной. Приходилось идти чуть ли не на ощупь. Асфальт на тротуаре выкрошился, и ноги проваливались иногда в выбоины. Он интуитивно понял, что дошёл до нужного подъезда. На втором этаже светилось окно. Там жил его брат, который тоже сидел на чемоданах, ожидая вызова из Германии. Свет от окна падал на входную дверь, но её из-за козырька видно не было. Её, как оказалось, на месте и не было. Михаил вошёл в подъезд. Пахнуло мусором и мочой. Осторожно поднявшись на второй этаж, он постучался в дверь. Ему тут же открыли. Брат, предупреждённый заранее о его приезде, радостно обнял. Вышла из кухни его жена и тоже чмокнула в щёку. Проснулись дети и стеснительно выглядывали из-за приоткрытой двери спальни. Отец строго прикрикнул на них, и дверь тут же захлопнулась. Михаил оставил в коридоре чемодан и сумку, которые были заполнены заморскими подарками и сладостями для родных, и прошёл в кухню, где сноха уже накладывала в тарелку пахучий плов, а брат открывал заждавшуюся в холодильнике бутылку импортного коньяка.

Утром Михаилу надо было в ЖЭК и в поселковый совет. Прошедшей ночью поздно лёг. Пока поели, пока рассказали друг другу накопившееся за год разлуки, пока выложил предназначенные семье брата подарки, пролетело время, и лёг, когда стало светлеть на улице. Но, несмотря на это, чувствовал себя выспавшимся. И, на удивление, после выпивки не болела, как обычно, голова. Он шёл по знакомой дороге, по которой когда-то ходил на работу. Рядом с конторой ЖЭКа находился его кабинет. Правда, прошло уже больше трёх лет, как он сдал дела своему заместителю и перешёл работать в кооперативное объединение. А ещё через год неожиданно быстро получил разрешение на выезд в Германию. Как хорошо, что он тогда так легко сумел развязаться с этой работой, подумал Михаил. Он был рад, что вовремя сумел сориентироваться и перешёл на высокооплачиваемую должность заместителя директора вновь организованного кооперативного объединения ещё до того, как развалилась партия. Иногда в нём возникало чувство, будто он предал кого-то. Надо было, наверное, сидеть в этом кабинете до последнего дня. Не бежать с горящего корабля, как крыса. Тогда не мучила бы совесть. Но, с другой стороны, на должность парторга он не рвался, она его даже тяготила, и он был рад, когда появилась возможность уйти на другую работу.

Михаил прошёл мимо построенной временно к какому-то празднику летней танцплощадки. Она осталась стоять на годы и верно служила молодежи. Невысокие карагачи, посаженные на субботниках, тяжело вгрызались своими неразвитыми корнями в каменистое основание и выглядели хилыми. Пройдя мимо забора из неструганых штакетников, он свернул на бетонную дорожку к конторе ЖЭКа. На эту же дорожку выходил окнами его бывший кабинет. Через запылённые стёкла виднелись голые стены. Видимо, кабинет освободили для других надобностей. Он подошёл к окнам и заглянул внутрь кабинета. Мебели не было. На полу валялись обрывки газет и бумаг. Возле двери стояла огромная коробка, наполненная папками, брошюрами и другой макулатурой. Михаил обогнул угол здания и вошёл в коридор. Привычно скрипнула доска у порога. Двери в кабинет парткома, комнату комсорга и в подсобку были настежь открыты. Пол толстым слоем покрывала пыль, на которой чётко отпечатались кем-то оставленные следы. Он подошёл к ящику с бумагами и вытащил первую попавшуюся папку. Это был один из многих протоколов заседаний парткома. Им овладела досада: неужели нельзя было сдать эти документы своевременно в архив?! Под одной из папок выглядывала красная обложка какого-то документа. Михаил потянул документ за угол и с трудом вытащил из-под груды бумаг партийный билет. Насыпанный на груду бумаг мусор стал тихим шелестом просыпаться вдоль листов на дно ящика. Он знал, что партийные билеты необходимо было сдать в райком. Во всяком случае, об этом должен был позаботиться последний парторг. Михаил стал решительно разгребать мусор в ящике и обнаружил ещё три партийных билета. Казалось бы, какая разница, кому принадлежали эти билеты? И вообще, какое ему дело до чужих билетов? Он не был уже членом партии, как и не был уже гражданином этой страны. Но его душила обида. Он присел на корточки рядом с мусорным ящиком, опёрся спиной о дверной косяк и с тоской разглядывал сжатые в ладони красные книжки. В мыслях хаотично крутились обрывки фраз, когда-то сказанных на собраниях и заседаниях парткома, сохранившиеся навечно в памяти слова из устава партии, лица коммунистов, которых он хорошо знал. Когда почувствовал, как из-за неудобной позы затекли ноги, встал, сунул партийные билеты в нагрудный карман рубахи, вышел на улицу и решительно пошёл к крыльцу конторы ЖЭКа, где заодно находился поселковый совет.