напротив в вишню тыча пальцем:
Ты изменяла мне давно! Да я считал себя страдальцем!
Но слышишь, слышишь все равно!
Твои я помню и глаза, и пальца!
Уже потом чрез много лет,
нашли в подвале дома пяльца
И в подворотнях на Ордынке услышав сказ безвестного скитальца,
Был проклят Коли дом
И родилась легенда-
Игумнов был холостяком отменным,
Но жил с любовницей отменно,
Была хоть благороднейших кровей,
К искусству тягу заимела,
За вышиванием крестом светилась в счастье, тихо пела,
К Игумнову любовь перекипела
И на одном в честь праздников балов,
Драгуну юному вдруг на колено села…
И в поцелуе их слились уста,
Недолга была связь пуста,
Как только кровью налилися-ее хозяина глаза…
Рабу свою он в спальню завлекая,
Твердил: Люблю! Люблю! И таю!
Гостей своих скорее проводил,
К ней сонной подошел тихонько,
В прошедшем тихо вымолвил: Любил!
И две атласные подушки рукою сильной положил,
И целый час душил! Душил!
Потом сказав девицу в Вятку,
а то ли в Гжатск он проводил,
В стене местечко он искуссно за сутки где то смастерил,
Проем потом заштукатурив,
Иконкой набожно закрыл,
Так дале жил…
Пока не стала дама в белом убийце заполночь являться
И в ад звала с ней забавляться,
Однако в доме пресекала грех
И не любила громкий смех,
И после бала на монетах,
Гуляя рядом до рассвета,
Смерть предрекала, тем чья песня спета,
И нищим попадаясь на глаза-
деньжат немного, исцеления несла,
Освоив призраком немного
от юродивых спасенья ремесла,
И в сказах многих тех времен жива,
В дни наши это девица-краса бывает
все еще смела-послать кому нибудь тепла,
Ее заблудшая душа делами светлыми полна,
От Якиманки и до трех Вокзалов,
То тут, то там идет молва,
С времен далеких тайная стезя,
О коей знает матушка-Москва
Московские страницы. Жужу
Любви историй и преданий
в себе хранит старинная Москва,
Не каждый сути в деле знает,
но как река течет молва
И что не надо каждый вспоминает,
в веках легенда чтоб жила,
Француженки и этой имя-
(О, Бог, ты мой, что так мила!),
В рассказах время сохоанило,
Любви ее особая судьба,
За коей в злачном месте смерть бродила
И неудача стерегла.
Кузнецкий мост. Домов игорных-
скопленье,
Где, как на ветру,
Спустить все состоянье можно…
В один лишь миг!
Не пожелаешь, что врагу!
Была моделью в Доме моды,
корней французских-девица Жужу.
Красива, статна, много света-
В прекрасном возрасте расцвета…
О! Сколь мужчин разбились тут сердца!
Ведь одному,
Лишь одному на свете была послушна и верна!
Морозов Савва, вам не безызвестный,
Не называл её невестой,
Шикуя с ней любовь крутил,
Набравшись наглости и сил,
Пред всей Москвы честным народом-
Для сердца дамою провозгласил,
И вожжи к боле милой-
все это время воротил.
Она ж в лучах его купаясь славы,
Жизнь безупречную вела
И из какой то старой мелодрамы-
Несчастья вдруг все на себя взяла.
Стекло в туфлях, подпиленный каблук-
своей неловкостью считала вдруг,
С небес ей посланным проклятьем,
Увы, не кознями подруг…
Что тихим вечером пугали-
рассказами про смерти слуг,
От коих спрятаться едва ли,
коль в сердце угрызенья мук.
В каретах серых их повсюду-
хлыстов, как чертов хвост,
Услышишь звук!
И тихий голос без эмоций: Домой!
Домчу, мой друг!
И лишь подумавший о смерти,
все проигравший маргинал,
В карету энтую садился…
Его никто уж не видал!
Жужу себе же говорила:
Любить!? А разве это срам?
Ведь я люблю и им любима,
Но у него другая… —
Хлам!
Все пустота, коль чувства светлы,
Друг дружке бьются в такт сердца.
Великовозрастные дети,
Нам хорошо и без венца!
Быть может грех! Но как несправедливо…
Не жить мне без его лица!…
Потом, та мимолетна встреча
И глас гусара-подлеца,