– Цыган еду сгонять. Опять потравят весь лог…

Это было не ново. Предсельсовета каждый год до одури ругался с цыганами, располагавшимися на лучших покосах. Ходил даже по округе анекдот, как предсельсовета, наорав на старшего цыгана за потраву луга, бросил:

– Даю тебе штрафу триста рублей!

– Ой, спасибо, хороший человек! – заулыбался цыган. – В какой кассе можно будет получить?..

Тянулся лог вдоль нашей деревни километра на три. После весеннего половодья буйно росли в нём травы и косили в логу колхозники из года в год на себя.

По берегу лога вилась едва заметная тропка. Иду по ней, вспугивая прыгучих кузнечиков. В разморённом зноем воздухе изломисто покачиваются сизые ели на противоположном берегу. Внизу, в густых спутанных травах, пофыркивая и отмахиваясь от мух хвостами, паслись разномастные цыганские кони. Невдалеке, в развилке лога, белели палатки цыган.

Сено высохло. Легко шуршало под граблями, пахло таволгой. Работая, я вдруг поймал себя на мысли, что не хотел бы, чтобы предсельсовета прогнал цыган. Втайне я очень хотел увидеть вчерашнюю цыганку… но, когда увидел, вдруг растерялся.

Она шла со стороны речки, тихонько напевала, выдёргивая с корнями из травы какие-то длинные стебли. Она была всё в той же красной юбке и белой кофточке – сама как цветок на зелёном лугу. Занятая своим делом, она не сразу заметила меня. Увидев, вскрикнула испуганно и побежала прочь. Развевались чёрные волосы, мелькали из-под длинной юбки босые ноги.

Я помахал ей успокаивающе рукой, а у самого гулко зачастило сердце, горячий пот выступил на лбу. Узнав меня, цыганка вернулась, уселась на бугре и, обхватив колени руками, смотрела на меня. Мне неловко было работать под её взглядом, но делать было нечего и я продолжал сгребать сено, стараясь как можно реже поглядывать в её сторону. Я уже заканчивал работу, как она появилась передо мной, – насторожённая, готовая в любую секунду убежать.

– Дай я! – сказала она и выхватила у меня грабли.

Сгребать сено ей определённо нравилось. Молчаливо улыбаясь, она ловко работала, бросая на меня хитровато-горделивые взгляды.

– Всё? – спросила она, закончив.

– Всё! – ответил я.

Она положила грабли на землю, с разбегу упала на копну30 сена, лежала, покусывая травинку, с любопытством разглядывала меня. Потом вскочила:

– Пойдём цветы собирать! Я сплету тебе венок.

Подхватила пучок травы, что собрала в логу.

– Что это? – спросил я.

– Это… лекарство, – ответила она и побежала по колючей, синеющей мышиным горошком, отаве31 в сторону речки. Я подсунул грабли под копну и пошёл за ней.

Неистово скрипели кузнечики. Случайный ветерок, забравшись в лог, весело трепал кудрявые травы, катил сизые волны по метёлкам тимофеевки, тряс жёлтыми гребешками погремков-звонцов, ерошил на склоне полоски травки-ржицы. Душно пахли спелые травы, клонились перезрело к земле. Не все ещё успели выкосить свои участки и лог пестрел проплешинами. Разметочные колышки белели на примятых извилистых стёжках…

Цыганка подбежала ко мне, разжала кулачок. На ладони её сидел большой бурый кузнечик. В ту же секунду он спрыгнул в травы. Мы рассмеялись. Я протянул цыганке пучок земляники. Она улыбнулась, взяла его левой рукой – в правой она держала охапку ромашек и какой-то целебной травы – и принялась прямо ртом сощипывать с пучка сочные красные ягоды.

– Тебя как зовут? – спросил я.

– Зачем тебе?

– Надо!

Она повертела общипанный пучок земляники, бросила его на землю, взглянула на меня искоса и спросила:

– А тебя?