Подводя итоги рассмотрения проблем макрокоммуникации, можно сделать следующие выводы. Макрокоммуникация в виде заимствования культурных достижений и межкультурного диалога может стать предпосылкой формирования глобального сообщества, основанного на общности экономических, политических и культурных устоев, то есть стать инструментом утверждения глобального гуманизма. Однако в настоящее время реализация гуманистического потенциала глобализации затруднена вследствие корыстной политики частного капитала, нацеленной на извлечение максимальной прибыли из экономической и политической интеграции человечества.

Макрокоммуникация, связанная с решением глобальных политических и экономических задач, не свойственна библиосфере, поскольку последняя не выходит за национальные и государственные границы. В библиосфере в качестве субъектов коммуникационной деятельности выступают: а) читатели, б) профессионалы книжного дела; в) библиосферные институты. Эти субъекты осуществляют два вида деятельности: микрокоммуникацию (прерогатива читателей и профессионалов), которая реализуется посредством чтения и межличностного общения, и мидикоммуникацию (прерогатива институтов), осуществляемую в соответствии с профессиональными целями, нормами и методами. Сущностные антропогенные и социогенные функции, свойственные микрокоммуникации и мидикоммуникации, в значительной степени зависят от интеллигентности коммуникантов и реципиентов, участвующих в коммуникационных процессах библиосферы и инфосферы. Поэтому обратимся к проблеме русской интеллигенции и книжной культуре.

В соответствии с коммуникационно-семиотической концепцией культуры, которой мы решили придерживаться в нашем исследовании, в пространстве семиосферы различаются три рода коммуникационной культуры и, соответственно, три способа коммуникационной деятельности: словесная культура – устная коммуникация; книжная культура – книжная коммуникация; мультимедийная культура – электронная коммуникация. Книжная культура, в свою очередь, делится на три формы: рукописание, мануфактурное книгопечатание, индустриальная полиграфия, которые концентрируются в библиосфере, образуя культурное пространство книжности. Всякая культура создается людьми и для людей. Кто создавал книжную культуру в российском сословно-классовом обществе? Мы полагаем, что это были образованные и просвещенные люди, которых в Древней Руси называли книжниками, а в новое время – интеллигенцией. Однако А.П. Чехов и П.Б. Струве с нами не согласны. А.П. Чехов в одном из частных писем написал: «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо её притеснители выходят из её же недр»[44]. В 1909 году «легальный марксист» П.Б. Струве в знаменитом сборнике статей о русской интеллигенции «Вехи» написал: «Великие русские писатели Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Чехов не носят интеллигентского лика» и «Толстой стоит вне русской интеллигенции»[45]. Получается абсурдный вывод: русскую культуру создавали неинтеллигентные люди.

Вместе с тем в конце XIX века писатель-народник Глеб Успенский (1843–1902) патетически восклицал, что интеллигенция – «всегда свет, и только то, что светит, или тот, кто светит, и будет исполнять интеллигентское дело, интеллигентскую задачу»[46]. Один из единомышленников Г.И. Успенского конкретизировал его эмоциональную метафору: «Кардинальный признак в понятии интеллигентности лежит в её общественном характере, не в одной сумме знаний, не в каких-либо формальных, классовых, сюртучных и других внешних признаках, а в её духовной сущности… Тот врач, для которого медицина – ремесло, который является слесарем от медицины, не понимает привходящих в неё элементов общественной миссии, – не интеллигенция»