Но все когда-то меняется.

Закери Эзра Роулинс прибывает в “Алгонкин” примерно через четыре минуты после того, как вышел из своего номера. И прибыл бы раньше, если бы не пришлось дожидаться лифта, а потом, на переходе через улицу – пропустить перед собой такси.

Праздник еще не в разгаре, но уже оживленно. В лобби очередь из тех, кто ждет, чтобы их впустили. Отель, выстроенный в более классическом стиле, чем тот, где остановился Закери, выглядит еще старомодней, заполненный празднично одетой толпой, полированным красным деревом и искусно, но неярко подсвеченными пальмами в кадках.

Стоя в очереди, Закери надевает свою маску. Женщина в черном платье раздает белые маски тем, кто не позаботился принести их с собой, и Закери рад, что позаботился, потому что белые – из пластика, и вряд ли в них будет удобно, хотя зрительный эффект, когда они рассредоточены тут и там по комнате, впечатляет.

Он называет свое имя женщине за конторкой. Она не просит, чтобы он предъявил свой билет, и он убирает его назад, в карман пиджака. Пальто он сдает. Ему выдают браслет, оформленный как корешок книги, только вместо названия книги там дата. Рассказывают, как обстоит дело с баром (бар бесплатный, но чаевые приветствуются), и отпускают на волю, и он теряется, что, собственно, с собой делать.

Закери бродит, как призрак, и рад тому, что под маской его не видно.

В некоторых отношениях этот бал всем похож на любые нарядные сборища, когда все болтают, звенят бокалами, а музыка прорывается сквозь болтовню. Кто устраивается со всем удобством в кресле, кто собирается группкой в углу одной комнаты, тогда как в другой, где довольно оживленный танцпол, музыка главенствует над разговором и настаивает на том, чтобы ее слышали. Словно эпизод какого-то фильма, хотя неясно, какого он времени и какой длины у дам платья. Пока что в воздухе чувствуется некоторый оттенок неловкости, который, Закери знает это по опыту пребывания на свадьбах, где большая часть гостей между собой незнакома, растает со временем и по мере потребления алкоголя.

Но в остальном действо совсем не похоже на то, с чем он когда-либо сталкивался. Бар, расположенный за бальным залом, весь залит голубым светом. Узнаваемых с первого взгляда костюмов на литературные темы не так уж много, но, конечно, встречаются алые буквы (Натаниэль Готорн), классические феи с крылышками и Эдгар Аллан По с чучелом ворона на плече. Словно сошедшая с книжной картинки Дэйзи Бьюкенен попивает мартини в баре. У дамы в маленьком черном платье на чулках пропечатаны строчки из Эмили Дикинсон. У мужчины в костюме на плечо накинуто полотенце. Несколько персонажей легко укладываются в романы Остен и Диккенса.

Некто в углу наряжен весьма узнаваемым писателем – или же, догадывается Закери, приглядевшись, он и есть тот самый писатель собственной персоной, и до Закери доходит, что, как ни удивительно, некоторые из тех, кто написал книги, стоящие у него на полке, суть живые люди, и они ходят на балы.

Больше всех ему понравился костюм дамы в длинном белом платье и простой золотой короне, отгадку которому он не мог распознать, пока дама не повернулась к нему спиной, и тогда на ниспадающих складках обнаружилась пара заостренных ушей, свисающих с капюшона, и хвост, тянущийся вместе с треном. Вспомнилась любимая в детстве книжка Мориса Сендака и то, как он сам наряжался Максом из “Там, где живут чудовища”, когда ему было пять, хотя по элегантности его костюм до этого никак не дотягивал.

Закери посматривает, нет ли на ком золотых ожерелий, но ни одного с пчелами, ключами или мечами нет. Единственный ключ, попавшийся ему на глаза, приделан так, словно вот-вот исчезнет у хозяина за воротом на затылке, но этот ключ он расшифровывает как тонкий намек на один комикс.