Закери из зеркала выглядит до того сногсшибательно, что обычный Закери подозревает, не прибавляют ли ему смазливости сговорившиеся на этот счет лампы и зеркала. Он и забыл, как выглядит без очков, так давно не надевал контактные линзы.

Наряд получился не такой уж литературный, но даже без маски он чувствует себя как романтический персонаж в этом черном, в почти невидимую полоску костюме. Закери купил его два года назад и носил мало, но костюм хорошо сшит и сидит как надо. И сейчас, с угольно-черной, а не белой сорочкой он выглядит еще лучше.

Рассудив, что ему всего-то пересечь улицу, он оставляет в номере шапку, шарф и перчатки, а карнавальную маску кладет в карман вместе с распечатанным билетом, в котором, впрочем, указано, что на входе следует сообщить свое имя. Захватив бумажник, телефон не берет, не хочет тащить с собой свою повседневность.

Вынимает из рюкзака “Сладостные печали” и кладет книгу в карман пальто, но потом перемещает ее во внутренний карман пиджака, тот ей как раз по размеру. Возможно, книга послужит чем-то вроде маяка и притянет к нему тех или то, кого или что он ищет.

В книги он верит, вот во что, думает Закери, выходя из номера. Уж это он знает точно.

В глубине чайной есть дверь. Она доверху заставлена ящиками, и персонал склоняется к мнению, что дверь ведет в забытую кладовую, в которой, скорее всего, полно мышей. Однажды поздно ввечеру новая подсобница, стремясь сделать что-то полезное, откроет ее, чтобы посмотреть, не поместятся ли ящики внутри, и обнаружит, что никакая это не кладовая.

И на дне усыпанного звездами моря есть дверь, в руинах затонувшего города. Одним темным, как ночь, днем ныряльщик, оснащенный дыхательным аппаратом и фонариком, откроет эту дверь и выскользнет в воздушный пузырь, сопровождаемый стайкой сбитых с толку рыб.

И в пустыне есть дверь, засыпанная песком. Время идет, и каменные узоры двери стираются песчаными бурями. В конечном счете ее отроют и отправят в музей, так никогда и не открыв.

Дверей немало, и расположены они в разных местах. В шумных городах и глухих лесах. На островах, на вершинах гор, на лугах. Есть такие, что встроены в здания библиотек, музеев, частных особняков, спрятаны в подвалах, на чердаках, украшают публичные приемные как артефакты. Есть и такие, что стоят сами по себе, не включенные ни в какое строение. Некоторыми пользуются так часто, что у них петли изнашиваются, тогда как другие остаются ненайденными и неоткрытыми, и еще больше таких, которые просто забыты, но все они ведут в одно место.

(Как именно это осуществляется, есть предмет многих дебатов, в ходе которых удовлетворительного ответа найти не удалось. Мнения по поводу этого и смежных с ним вопросов, включая и точное местонахождение, расходятся. Страсти, кипящие то за один континент, то за другой, нередко перебиваются фантазиями и допущениями, что, возможно, сама локация – камни, море и книги – способна перемещаться в пространстве и, пуще того, в недрах земли.)

Каждая такая дверь, если кто-то решится открыть ее, приведет в Гавань на Беззвездном море.

Мало что отличает их от самых обычных дверей. Некоторые совсем простые. Другие затейливо изукрашены. У многих имеются круглые, шариком, ручки, ждущие, чтобы их повернули, но у других это рукоятка, на которую надо нажать.

Тогда двери поют. Неслышные песни сирен, обращенные к тем, кто жаждет знать, что за ними.

К тем, кто, как по родному дому, тоскует по месту, где никогда не был. К тем, кто ищет, даже не зная, что (или где) ищет.