Вижу себя в кафе на набережной – мы с группой отмечаем завершение первого курса. Мы веселы, беззаботны, слегка пьяны и убеждены, что впереди нас ждет только счастье. 

В тот день я встретила своего Борю…

Вижу своих подруг. Тех, с кем дружила в молодости, и тех, с кем встречала старость – больше мне не с кем было. 

Боря, моя единственная любовь, погиб через месяц после нашей свадьбы, и больше я замуж не выходила – никто мне не понравился ни разу. А без любви как замуж выходить? Никак. Тут я всегда была идеалисткой. 

И ребеночка Боря не успел мне оставить, так и прокуковала я свой женский век в одиночку. 

Сейчас-то думаю, может не права была, что так жила? Ведь сватались ко мне мужчины и не раз – в молодости я ух какой красоткой была! Статная, румянец во всю щеку, коса до попы, и фигурой природа не обидела – все при мне было. 

Да только сердце так и осталось холодным. Ни один мужчина его разжечь не смог больше, словно с мужем и душа моя в могилу легла…

Это я все в том сне вижу, и рассуждаю тоже в нем. Или сон мой тоже галлюцинация? 

Еще снится огромный завод, где я половину жизни проработала сначала архивариусом, а потом начальником отдела делопроизводства.Вот мы отмечаем мое назначение на должность – весело было. Зря говорят, что женский пол завистлив, в моем отделе хоть и работали одни женщины, а жили мы дружно, считай, душа в душу. За несколько десятилетий как родные стали. 

Картинки сменяют одна другую. Вижу, как празднуем какой-то Новый год в отделе. Столы накрыли, елочку нарядили… Вот Восьмое марта, цветы, подарки от мужчин… Вот меня провожают на пенсию. А вот я умираю… 

Таю в какой-то серой дымке, а вместо меня появляется девушка, совсем юная в нежном розовом платье. Золотоволосая, тоненькая, как тростиночка, с ещё не оформившейся фигурой и угловатыми движениями. Я не вижу ее лица – там размытое пятно – но я знаю, что она очень хорошенькая. 

Она машет мне рукой и тонкий, почти детский голос произносит:

– Живи, Леночка… Тебе нужнее…

Выныриваю из кошмара вся в поту. Долго лежу, приходя в себя. Слушаю бешеный стук сердца и рыдаю – теперь я уверена, что там, в своем мире я умерла. И девочка эта тоже – отдала мне свое тело, а сама почему-то ушла. Я поднимаю руку, затем вторую. Подношу их к глазам и долго рассматриваю. Они тонкие, как веточки, все в желто-зеленых пятнах застарелых синяков. Пальцы и запястья изящные, словно у принцессы, – у меня, у Леночки, никогда таких не было. Я всегда была кровь с молоком.

Закрываю глаза и шепчу сквозь слезы:

– Спасибо тебе, девочка. Я обязательно выживу, обещаю…

***

С того дня, как Али объявил, что меня начнут готовить на продажу, все меняется.

На следующее утро лекарь вместо привычного жгучего отвара приносит густой, похожий на кисель напиток.

– Пей все до капли, – велит хмуро, когда я недоверчиво принюхиваюсь и разглядываю темно-вишневую тягучую массу.

Видя, что я не спешу выполнять, рявкает:

– Пей живо! Или хочешь плетей отведать?

– Скажите хоть, что это? – я все не решаюсь попробовать, помня об отвратительном вкусе предыдущего пойла.

– Тебе не все равно, рабыня?

– Даже у рабынь есть чувства, – произношу, делая крошечный глоток. К счастью, напиток оказывается приятным на вкус – с легкой кислинкой и отчетливым привкусом меда.

– Одевайся и выходи на улицу – господин Али распорядился с сегодняшнего дня выводить тебя на прогулки, – велит старик, выходя из комнаты.

Я сажусь на кровати. Спускаю ноги на каменный пол и растерянно оглядываюсь – во что одеваться? Кроме сорочки, что сейчас на мне, нет никакой другой одежды. Ответ приходит в лице фигуристой черноволосой красавицы в белоснежной тунике до колен. В руках девицы серая, вся в пятнах тряпка. Она бросает ее мне в лицо и цедит сквозь зубы: