Сирин прижалась лбом к прохладным влажным камням, сознанием потянулась к воде по ту сторону стены, попросила океан ускорить приход бури, особо не надеясь быть услышанной. Поэтому Элиис победно улыбнулась, когда ей почудился отклик. Тихий, едва различимый… Хоть так. Сирин присела на край жесткого узкого ложа. Сжала руки в кулаки и прикрыла глаза, собираясь с силами и копя решительность. Она, конечно, вовсе не Боу, умевший бежать из плена много раз и, несмотря на страх, сохранивший веру в себя и поразительное хладнокровие, спасающее от ошибок и нелепой губительной суеты. Но она названая сестра Боу и уже поэтому обязана справиться. Иное невозможно! В нее верит брат, за нее переживает Лоота. Да и араави Граат, будь он сто раз сушеная акула по виду, тоже на ее стороне и сочувствует, сберегая ровной, даже насмешливой, тонкую линию спокойных губ.

Дрожь покинула руки, девушка встала. В последний раз осмотрелась. Крошечная камера, такую и комнатой не назовешь: три шага от ложа до порога. Элиис прильнула к двери и вслушалась. В коридоре безлюдно, только сквознячок гуляет, тише сладкоголосой сирены нашептывая ночную тревожную песенку.

Даже наилучшей отмычкой отпирать замки оказалось непросто. Не стоило бы и пробовать, не имея опыта. Но у Элиис в далеком детстве остался незабываемый друг Юго!

Вот уж кто разбирался в замках… И упрямо учил подругу отпирать их. Ведь должен хоть кто-то носить ему воду и хлеб, когда сажают в глухой подвал и забывают там спьяну на несколько дней! Она носила. Позже, когда оказалась далеко от гор, еще долго просыпалась ночами и плакала: брошенного в подвал Юго некому отпереть, друг умирает от жажды! Ее единственный настоящий друг. Он был старше и всегда защищал от крикливой и злой малышни, обзывавшей дочь пастуха то побирушкой, а то и хуже – вонючей козой. Правда, сам Юго считал ее очень упрямой и тоже иногда называл козочкой, но у него это получалось по-доброму и вовсе не обидно. За Юго душа спокойна, спасибо Граату. Люди араави побывали в долине и выяснили, что мальчик не погиб. Сбежал из дома в тот же день, умыкнув у матери половину ее тайных запасов серебра. И, как утверждал Боу, упрямый сын ориимщика устроился служить на вполне солидную торговую лодку, оплатив залог.

Теперь пришло время использовать давний, полузабытый опыт отпирания замков, чтобы спасти саму себя. «А данное Граату обещание не удаляться от океана, – думала Элиис, прикусив губу и перебирая отмычки, – исполнить легко». Куда труднее нарушить его, если уж честно! Она не решалась рассказать араави о своих опасениях, растущих медленно, но неотступно.

Элиис казалось, что вдали от воды взрослый сирин неизбежно умрет от жажды, словно запертый узник. Сирину необходим океан. Иначе он, оторванный от синевы моря, иссушит свою каплю таланта… Уже теперь ее собственные глаза постепенно и медленно, день за днем, выцветают, сереют. Никто не замечает, разве что Лоота встревожилась при последней встрече. Но и ее удалось успокоить. Изменения происходят очень неявно, пока что они наверняка неопасны и обратимы…

Спина ныла, колени мерзли на каменном полу. Отмычки чуть вздрагивали в пальцах. Не хочется ведь признавать, что это руки трясутся вопреки всем обещаниям быть сильной. Боу не мог дать плохие отмычки! Элиис прикрыла глаза, посидела, уткнувшись лбом в дверь и медленно процеживая вдохи и выдохи. Времени много, ночь длинная, и она обязательно успокоится. Руки уже не дрожат. Чего ей, в конце концов, бояться? Ее не накажут так страшно, как Боу. Ее просто отругают, обыщут и переведут в иные покои.