Невзирая на крыс и шпионов, Зорге оказался в своей стихии. Как он рассказывал японским следователям, сначала он работал в Информационном отделе Коминтерна, “составлял донесения о рабочем движении и экономической и политической обстановке в Германии и других странах”^>[7]. Это далеко не вся правда. Осип Пятницкий, лично завербовавший Зорге во Франкфурте, получил в 1922 году распоряжение Ленина создать под эгидой Коминтерна подпольную организацию, отвечающую за всю нелегальную деятельность за границей, в том числе за управление подпольными революционными ячейками^>[8]. Этот центр шпионажа получил безобидное название Отдел международных связей (ОМС)^>[9]. Из архивов Коминтерна становится очевидно, что Зорге с самого начала работы в Москве тесно взаимодействовал с ОМС и официально стал членом шпионской сети к 1927 году. Пятницкий же оставался руководителем и покровителем Зорге до тех пор, пока не попал в опалу при чистке партийных рядов во время сталинского Большого террора в 1937 году – что роковым образом сказалось на репутации разведчика.

Кристиана приехала к Зорге в Москву в марте 1925 года^>[10]. Ее “первое впечатление от России: бескрайняя тоска!”^>[11] Русским языком пара не владела, круг общения ограничивался почти исключительно соотечественниками-коммунистами. Местом встречи сообщества был Немецкий клуб – обшарпанное заведение, не предлагавшее своим посетителям никаких особых развлечений, кроме небольшой библиотеки с книгами на немецком языке. Зорге, избранный вскоре председателем клуба, немного оживил его, организовав для детей живших в Москве немцев общество юных пионеров. От мучительного одиночества Кристиану не избавляло даже то, что в тесном номере “Люкса” она жила вместе с мужем: “Никто и никогда не был способен нарушить его внутреннего уединения, и именно оно давало ему полную независимость”^>[12]. У Геде Массинг, часто видевшейся в Москве с Кристианой, возникло впечатление, что “русские ей не нравились”^>[13]. И, судя по всему, те отвечали Кристиане взаимностью. Современники вспоминали, что Кристиане дали прозвище “буржуйка”^>[14].

Зорге же, по воспоминаниям одного друга, “судил обо всем прямо” и не терпел, когда кто-то критиковал рай для трудящихся^>[15]. Все чаще оставляя Кристиану в гостинице одну, он проводил вечера в гостях у высокопоставленных большевиков. Владимир Смолянский, сын Григория Смолянского, бывшего какое-то время секретарем ВЦИК, вспоминал, какое впечатление производил харизматичный Зорге, ужиная у них в гостях в доме партийной элиты в Гранатном переулке: “В своем грубошерстном свитере или желтоватой вельветовой куртке он все-таки выглядел иностранцем… Ум и воля, которыми были отмечены черты тридцатилетнего Зорге, делали этого человека значительным. Он был высокого роста, крепко скроенный, светловолосый… Взгляд прямой, может быть, несколько суровый, решительная складка губ. Однако он не казался ни угрюмым, ни углубленным в себя, совсем нет. Он умел слушать других… В эти минуты на его лице отражались все оттенки «сопереживания»”^>[16]. Судя по воспоминаниям Кристианы, Зорге уже тогда старался очаровывать других женщин, пуская в ход свое обаяние сильного немногословного человека. Поначалу большевизм шел бок о бок с сексуальным раскрепощением. Как и революционерка-феминистка Александра Коллонтай^>[17], Зорге считал себя приверженцем свободной любви. На любую женщину, не следовавшую зову природы, прикрываясь любыми законными, нравственными или социальными основаниями, он навешивал ярлык “буржуазной гусыни”