БЕККЕТ. По части любви я не силен.

ЛЮЧИЯ. Да, и я тоже, пока. Я надеюсь, Сэм, мы сможем стать хорошими друзьями, вы и я, действительно хорошими друзьями. Я отчаянно нуждаюсь в друге. Поэтому зачастую несу чушь, находясь рядом с вами. Вы никогда ничего не говорите, меня это нервирует, вот все эти слова и вырываются потоком из моего рта. Поначалу даже кажется, что речь моя бессвязная, но потом выясняется, что какой-то смысл в сказанном мною все-таки есть. Я – телесное воплощение папиной «Работы в работе». Цели разбрасываться у меня нет, но нет и ничего такого, что получалось бы хорошо, а это раздражает все сильнее.

БЕККЕТ. Вы хорошо танцуете.

ЛЮЧИЯ. Вы не видели, как я танцую.

БЕККЕТ. Видел. Приходил на ваш концерт. Вы были вся в серебре. Я подумал, что вы – какая-то рыбка.

ЛЮЧИЯ. Вы видели меня танцующей рыбой?

БЕККЕТ. Да. Именно так.

ЛЮЧИЯ. Я вас не заметила.

БЕККЕТ. Потому что были заняты: метали икру.

ЛЮЧИЯ. Почему потом вы не зашли за кулисы?

БЕККЕТ. Дорогу перегораживал танцующий осьминог.

ЛЮЧИЯ. Я вам действительно понравилась?

БЕККЕТ. Вы были очаровательной.

ЛЮЧИЯ. Да. Очаровательной. Боюсь, то был мой финальный триумф в танцах. К сожалению, очаровательность – для меня не главная цель. Дети очаровательны, маленькие зверушки очаровательны. Я взрослое человеческое существо, и очарования недостаточно.

БЕККЕТ. Я знаю, что некоторые отдали бы все за толику вашего очарования.

ЛЮЧИЯ. А вам бы понравилось, мистер Беккет, если бы при упоминании вашего имени, люди тут же говорили бы: «Ах, да, Сэмюэль Беккет, какой очаровательный»? Вам бы это понравилось, мистер Беккет?

БЕККЕТ. Нет. Я понимаю, о чем вы.

ЛЮЧИЯ. Самое странное, я верю, что вы действительно понимаете, о чем я, вы очень часто понимаете, о чем я, гораздо чаще, чем кто-либо другой, и по этой причине я чувствую, что мы очень близки. Вас это тревожит, мистер Беккет?

БЕККЕТ. Да.

ЛЮЧИЯ. Почему вас это тревожит?

БЕККЕТ. Я не знаю.

ЛЮЧИЯ. Может, вам следует тревожиться. Может, вам следует проявлять со мной предельную осторожность. Человек, отчаянно жаждущий любви, опаснее кого бы то ни было. Никому не нужно отчаяние, правда?

(БЕККЕТ смотрит на нее. Появляется ДЖОЙС).

ДЖОЙС. Ах, вот вы где, мистер Беккет. Послушайте, меня посетило вдохновение, но со зрением сегодня как-то не очень, все расплывается больше обычного. Вы не сочтете за труд записать кое-какие мои мысли, прежде чем они ускользнут в великое море забвения?

БЕККЕТ. Я с удовольствием. Прошу меня извинить.

(Встает и следует за ДЖОЙСОМ в его кабинет. ЛЮЧИЯ одна остается на диване, проигнорированная обоими мужчинами).

ЛЮЧИЯ. Да. Конечно, я тебя извиняю. В конце концов, я всего лишь очаровательная рыба, так? И какой у меня выбор? Какие противоречивые чувства переполняют очаровательную, но брошенную дочь великого гения? Ревность, негодование, раздражение, безответную любовь, страсть, в той же степени безответная…

НОРА (выходит из кухни). Лючия, ты опять говоришь сама с собой?

ЛЮЧИЯ. Похоже, что так. Да.

НОРА. Пожалуйста, прекрати, и помоги мне с обедом.

ЛЮЧИЯ. Почему папе дозволяется говорить с самим собой, а мне нет?

НОРА. Потому что твой отец – великий писатель. Ты – обычная девушка. А теперь иди на кухню и сделай что-нибудь с бобами.

ЛЮЧИЯ. Мама, ты меня любишь?

НОРА. Что за вопрос? Конечно, люблю.

ЛЮЧИЯ. А папа меня любит?

НОРА. Он тебя обожает. Всегда обожал. Почему ты задаешь мне эти нелепые вопросы? Твой отец от тебя без ума. Это все видят.

ЛЮЧИЯ. С того места, где я сижу, этого как раз и не видно. Ты вот все время заботишься о папе, а он все свое время тратит на написание белиберды.