К тому же, совершенно не пытается это скрывать.

«Воистину, чудовищная комбинация», – Уильям облизнул губы. Ему вдруг ужасно захотелось выпить.

Вблизи мисс Энн Харрингтон оказалась не столь прекрасна, как расписывала герцогиня. По современным меркам, ей не хватало мягкости: ни тебе покатых плеч, ни пухлых губ, ни очаровательной округлости щёк. Она словно вся состояла из острых углов – выразительные скулы, вздёрнутый подбородок, ключицы, о которые можно порезаться.

Уильям наблюдал за ней из-под полуопущенных век, спрятав лицо за бокалом, и гадал, к какому персонажу должен отсылать её наряд. Красное платье в греческом стиле с чувственно глубоким декольте намекало на Афродиту, но смущал излишне мрачный оттенок и обруч в тёмных кудрях. Он представлял собой венок в виде золотых стрел, в форме стрелы было выполнено и кольцо на указательном пальце, кончик которого задумчиво поглаживал ножку бокала, пока она изучала собравшихся – так же, как Уильям изучал её.

Герцогиня была права: мисс Харрингтон отличалась от прочих. В ней не было нежности и невинности, не было восторга от явно удачного бала. Когда она повернулась к нему, Уильям заметил в почти чёрных глазах смесь усталости и сочувствия. Но эти эмоции скоро сменились удивлением и… насмешкой?

– Мне казалось, в высшем обществе не принято столь откровенно рассматривать леди, – у неё был приятный голос, который не портила даже лёгкая хрипотца. – Тем более, если вас как следует не представили.

– Почему вы думаете, что мы не были представлены?

Она повернулась к нему, отставила полупустой бокал.

– Вас выдало любопытство. Те, кто меня знают, смотрят иначе.

– Как же? – Уильям тоже убрал шампанское – в знак уважения.

Губ мисс Харрингтон коснулась едва заметная улыбка.

– Я привыкла к презрительным взглядам, к раздражённым взглядам, порой – к праведно возмущённым взглядам. А когда никто не смотрит – к завистливым: многие полагают, что у меня есть свобода, им, к сожалению, недоступная.

Что ж, этих людей можно было понять. Редкий человек позволял себе изъясняться столь же свободно. Честность и прямолинейность мисс Харрингтон обескураживали и заставляли гадать, что именно говорит в ней: печальная самоуверенность, отчаяние старой девы или тайное знание, позволявшее столь легкомысленно пренебрегать всяческой осторожностью. Уильям ставил на первое и не горел желанием перенять у мисс Харрингтон это свойство.

– Мне ни к чему вам завидовать, – покачал он головой. И, чтобы его не поняли превратно, добавил. – Мою свободу никто не ограничивает.

– Тогда вы исключительный человек.

Уильям склонился в шутливой благодарности:

– Почту это за комплимент.

Мисс Харрингтон в ответ медленно опустила голову, словно милостивая королева, принимающая придворного. Нет, на Афродиту она походила в последнюю очередь. «Может быть, Артемида?» – Уильям быстро окинул её взглядом, с ног до головы, и вздохнул: образу недоставало воинственности.

– Позволите задать вам ещё один вопрос?

– Только один? – в глазах её засверкало лукавство. – Я думала, ваше любопытство сильнее.

– О, я спросил бы и больше, но меня останавливают правила приличия.

– А говорили, вас ничто не ограничивает.

Что ж, мисс Харрингтон его поймала. Уильям почувствовал азарт, предвкушение спора. Было бы интересно взглянуть, как изменится выражение её лица, когда он чередой метких доказательств заставит её переменить мнение.

– Я думаю, приличия не ограничивают, а помогают нам, – проговорил Уильям, взвешивая каждое слово. – Подсказывают, как действовать. Определяют границы, переступать которые было бы слишком опасно.