– О, спасибо, что отметили. – Впервые за утро госпожа Окли позволила себе улыбнуться и тут же мысленно одернула себя, подумав, что даже призрак радости на ее лице не подходит черному платью скорби и выглядит вульгарно. Вернув себе прежнюю серьезность, она продолжила: – Такие сейчас в самых богатых домах. Редкая роскошь, днем с огнем не найти. Мы заказывали их с другого материка, представляете?

Специалист терпеливо выслушал, а потом сказал:

– Они стали редкими, потому что их сняли с производства. Вы не читали газеты?

– Я листала модные каталоги. – Госпожа Окли горделиво вздернула подбородок. В светских кругах она слыла заядлой модницей, многие равнялись на нее, спрашивали совета, жаждали одобрения. Ничто и никогда не могло пошатнуть ее пьедестал до сего момента, пока она не услышала чудовищную правду:

– Жаль, там не пишут, что эти обои смертельно опасны.

Госпожа Окли испуганно ахнула и отпрянула, будто хотела поскорее скрыться от прожигающего взгляда, в котором читалось осуждение, граничащее с презрением, и она, взрослая, образованная женщина, вдруг признала себя бестолковой, никчемной дурехой, чье неведение привело к трагедии.

– В краску добавлен мышьяк, – продолжал специалист, не жалея ее чувств. – При взаимодействии с плесенью образует газообразный яд. Вероятно, им и надышалась ваша няня, упокой Хранитель ее душу.

Умереть от обоев – как ужасно и как нелепо! От представленной картины в глазах помутнело, и госпожа Окли, едва держась на ногах, бросилась прочь из комнаты. Горло схватил спазм, и на миг ей почудилось, что она и впрямь задыхается, пока яд, растекаясь по венам, медленно убивает ее. В панике она вцепилась в перила и свесилась с галереи, рискуя рухнуть вниз головой. Подоспевший специалист придержал ее за локоть и отвел к банкетке. Усадил, дал время оправиться от потрясения.

Постепенно недомогание отступило.

– Значит, дом в порядке? – спросила госпожа Окли и не узнала своего голоса. Блеклый, тихий, дрожащий.

– Любой дом, где кто‑то умер, не может быть в порядке. Но безлюдем он точно не стал. – Специалист замолк, задумчиво покачался с пятки на носок. Его кожаные ботинки, новые, до блеска начищенные, мягко поскрипывали, что действовало на госпожу Окли почти успокаивающе, как и сам голос, уверенный и твердый голос знающего человека: – Если хотите помочь вашему дому, избавьтесь от обоев, выведите плесень и поставьте в комнате настоящие растения.

– И все?

– Еще посоветую не доверять тому, что пишут в рекламных объявлениях. Лет десять назад так продавали сонную одурь для младенцев. «Успокоительный сироп госпожи Уинслоу», слышали о таком?

Госпожа Окли кивнула, не найдя в себе сил, чтобы произнести хотя бы слово. Признаться, после посещения той злополучной комнаты она слабо соображала и не могла взять в толк, какое отношение лекарство для младенцев имеет к тому, что случилось с бедняжкой Клэр. Сидя на низкой банкетке, госпожа Окли исступленно глядела на специалиста, возвышавшегося над ней. Его мрачная задумчивость, заострившая черты лица, прямая осанка и небрежность, с которой он держал руки в карманах пальто, вдруг придали ему недостающей прежде солидности.

– На этом мои полномочия домографа заканчиваются. Завтра вы получите официальное заключение. Я пришлю посыльного.

Госпожа Окли снова кивнула и, несмотря на слабость, вызвалась проводить гостя, испытывая разом благодарность и вину, не решаясь выразить словами ни то, ни другое.

Стоя на обледеневшем крыльце, она совсем не ощущала холода и вдыхала свежий воздух, прояснявший разум.

– Всего доброго, господин Холфильд. Спасибо! – крикнула она вслед, вспомнив наконец, как он представился при встрече.