– Не то чтобы я был против, но… так и будешь смотреть?

Она сердито нахмурилась, точно ее несправедливо обвинили.

– Да тут плавает туча листиков-травинок. Ничегошеньки не видно.

– Я слышу в твоем голосе досаду, Мраморная крошка, – протянул Дес.

– Еще раз назовешь меня так – утоплю.

– Тут уже без тебя пытались.

– Я, в отличие от некоторых, довожу дело до конца.

– Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. – Привычная для его лица похабная ухмылка превратила слова в очередную шутку, обезоруживающую любую девушку, будь она трижды смела и крепка.

– Дум, – выругалась Фран и отвернулась, делая вид, что стеллаж со склянками требует ее пристального внимания.

Наблюдая за парой склочников, Дарт испытывал странное умиротворение: словно опасность миновала и все вернулось на круги своя. Но он знал, что это чувство кратковременно и обманчиво. Из мрачных мыслей его вывел голос Фран, вспомнившей о своих обязанностях на ферме безлюдей. Дарт и сам провозился с Десом слишком долго, оставив работу. Хорошо, что Алфи, безучастного ко всему, не интересовало, по каким важным делам разъезжал домограф. Вряд ли он проболтается, даже если его спросят об этом.

Фран ушла, и теперь от неприятного разговора их отделяло лишь тупое молчание.

Дарт силился подобрать слова. Всю дорогу из той клоаки он мысленно упражнялся в красноречии, представляя, что скажет другу, а сейчас даже не знал, с чего начать.

– Эй, не делай такое суровое лицо. Тебе не идет, – хмыкнул Дес, самозабвенно потягивая кофе. – Расслабься, ничего ужасного не случилось.

– Да неужели? – процедил Дарт, начиная злиться на друга, чья беспечность граничила с безумием. – С кем ты был? Сколько выпил?

Дес цокнул языком и закатил глаза.

– Откуда этот укоряющий тон? Тебе память отшибло, или Фло такая святая, что отпустила все твои грехи?

Дарт уже собрался возразить, что ему не доводилось прозябать в злачных местах, однако вовремя захлопнул рот. Любая попытка оправдаться и подчеркнуть их различия означала бы, что Дес прав.

– При чем здесь она?

– При том, что не надо приобщать меня к вашему святому семейству.

Дарт ничего не ответил. Выждал с минуту, а потом признался:

– Я просто испугался за тебя. Там, в подвале, ты был не в себе.

– И что я сделал?

Дарт мог бы перечислять, загибая пальцы, но для начала сказал:

– Выжрал три бутылки «Старины Кейпа».

– Вот дерьмо. – Деса передернуло от отвращения. – Да я чокнулся!

Он продолжал цепляться за шутки, чтобы его не затянуло в серьезный разговор. Но это было неизбежно.

– Ты обокрал своих родителей, – продолжил Дарт.

– Не будь как мой отец. Только он придает значимость бесполезным вещам: всем этим статуэткам из нефрита и слоновой кости, подсвечникам с позолотой и прочей чепухе…

– Но ты их украл. И скупщики заплатили вовсе не за хлам.

– Отец об этом знает?

– Нет.

– Вот видишь, он даже не заметил пропажи.

Дарт вздохнул, понимая бесполезность нотаций. Дес был неисправим.

– Зачем тебе столько денег?

– Место за столом стоит дорого, и Габриэль попросила помочь…

Не сдержавшись, Дарт выругался. Он не видел ее со дня похорон, когда она, потерявшая свою семью и друзей, мрачной тенью стояла среди каменных надгробий – молчаливая и поникшая. Выросшая в балаганных повозках, Габриэль привыкла к жизни бродячих артистов и собиралась примкнуть к другой труппе, поэтому никто больше не искал ее в Пьер-э-Метале. Оказалось, она не покинула город, а обосновалась здесь и втянула Деса в сомнительное общество, где верили, что с душами умерших можно общаться через медиума-спирита.

Дарт вспомнил полумрак задымленной коморки и распростертые на матрасах тела: он не всматривался в лица и не знал, была ли среди них Габриэль, но при одной мысли об этом в нем взыграла такая злость, что в груди запекло.