– Я благодарен вам за честность, но не скидывайте все беды на судьбу и рок: многое в жизни не поддается никакому объяснению.

– Как же ты тогда объяснишь, почему именно с тобой, с человеком, который восхищается и понимает красоту, как никто другой, произошла такая злосчастная авария? Разве тебе не кажется, что это насмешка судьбы, ее забавная игра, в которой она от скуки меняет фигуры, как ей вздумается? – Спросил Эрнест Рудольфович.

– Все в этой жизни случайно. Нет ни судьбы, ни рока, ни тайного предназначение, ни всемогущего Бога: существует только случайность и вероятность ее наступления. Абсолютно все подчиненно этим двум колесницам, которые тащат наше человечество. Все остальное – это выдумки ограниченного человека.

– По-моему, твоя мысль опрометчива и сказана не иначе, как из-за твоего плохого настроения. – Парировал Эрнест Рудольфович.

– У меня больше нет плохого настроения. Я наконец-то вернул себе то, что потерял после аварии.

Эрнест Рудольфович взглянул на лицо Макса и вновь почувствовал, как по его телу пробежались мурашки, и что-то внутри сжалось в комок: настолько его лицо было обезображено.

– Что ты вернул? – Спросил он.

– Я вернул способность созерцать красоту. Отныне я вновь чувствую ее в себе и в своих новых скульптурах: только теперь они стали поистине прекрасными. Впервые в жизни я ощущаю настолько глубинное удовлетворение от собственной жизни.

– Это замечательно. – Уклончиво сказал Эрнест Рудольфович. – Давно я не видел тебе в таком бодром расположении духа.

Макс был возбужден до крайней степени; его речь была отрывиста, а в глазах метался огонь. Он резко шагал из стороны в сторону, не находя себе место. Эрнест Рудольфович старался не показывать ему своего удивления и беспокойства, но решил, что лучше всего перевести тематику разговора.

– Вот, – он положил на кухонный стол папку с документами, – это ты должен до завтрашнего дня подписать. Там, где увидишь галочки, должна стоять твоя подпись, фамилия и инициалы. Я заеду и заберу завтра все к обеду. Справишься?

– Да. – Ответил Макс.

– Могу я вам кое о чем спросить, но пообещайте, что ответите честно? – Спросил Макс после короткой паузы и испытующе посмотрел на Эрнеста Рудольфовича.

– Я слушаю.

– У меня никогда не получалось осознать, как люди могут понимать друг друга, если мир каждого из них – это совершенно разные явления. Чтобы был понятен мой вопрос, я приведу пример. Я точно знаю, что мое лицо для вас кажется гадким и мерзким, но как мне понять насколько оно омерзительно для вас, и насколько оно омерзительно для кого-то другого? Другими словами, как мне достоверно узнать, что именно видите вы в этом мире, и насколько увиденное вами соответствует тому, что вижу я?

– Твое лицо не омерзительно для меня. Я знаю, кто ты и знаю тебя как человека, поэтому, как ты можешь отвечать за…

– Минуту, – перебил его Макс, – я знаю, что мое лицо для вас омерзительно. Оно прекрасно и красиво только для меня и не для кого больше: остальное, что бы вы ни подумали – это лишние слова. Вы заметили, что я не надел сегодня маску? Это все потому, что я отказался смиряться со своей судьбой; я не покорился ей. Если судьба и существует, то она точно не ожидала, что я возблагодарю ее за подобную игру, потому что отныне я обрел настоящее знание о подлинной красоте.

– Что же такое подлинная красота, Максим? – Спросил Эрнест Рудольфович.

– Это наугад вытащенная карта из толстой колоды; это крупица, взятая из морского песка. В нашей жизни случайность решает намного больше, чем мы думаем.

– Но, – замялся Эрнест Рудольфович, – почему тогда красота в большем случае означает почти одно и то же; почему люди видят красоту преимущественно в одних и те же предметах и явлениях?