Однако, приглашение на интервью из иммиграционного департамента так и не приходило, и Вектор постепенно начал привыкать к своему положению “беженца, законно ожидающего статус беженца” с безвременным продлением разрешения на работу.

Неожиданно, правда, пришло письмо из русского посольства в Вашингтоне о том, что его паспорт, который пролежал в посольском архиве пять лет, является недействительным, и в соответствии с постановлением президента “Виктор Куиш не является больше гражданином Российской федерации в связи с непродлением российского гражданства”.

Денег, которые он зарабатывал в отеле – четыре доллара двадцать пять центов в час и чаевых до пятидесяти долларов в день – вполне хватало на оплату жилья, неплохое питание в китайских и мексиканских кафе и небольшие удовольствия в виде походов в кинотеатры, бильярда в диско-клубе “Экскалибр” и покупок одежды в магазинах “Великолепной мили” на Мичиган-авеню.

К концу шестого года в Америке русская жизнь Вектора казалась ему стирающимися воспоминаниями, в которых чаще всего возникал вид из окон его серпуховского дома и литое тело Анастасии, сжимающее его в любовных порывах стальными руками и ногами.

Говоря с адвокатом о состоянии его заявления на статус беженца, Вектор все больше свыкался с мыслью, что его ситуация вполне обычная, потому что таких заявлений, по словам Марка, подается “море, океан и небольшая речка”.

– Вы напрасно беспокоитесь, Вектор, – говорил Марк. – Я хорошо помню о вашем деле. И даже если теперь вам откажут в политическом убежище, что было бы совершенно невероятно, хотя, как я представляю, ситуация в России несколько изменилась в сторону свободы и демократии, далекой, впрочем, от американской, то у нашего закона есть много возможностей затянуть ваше дело на неопределенный срок. А потом для вас вообще наступит “статус акклиматизации”, то есть депортировать вас не смогут просто на основании того, что вы прожили в стране слишком долго.

Успокоенный такими уверениями Марка, Вектор продолжал жить в YMCA, довольствуясь тем, что посылает ему судьба.

За пять лет у Вектора было три женщины: немецкая еврейка, ирландская американка и филиппинская китаянка – романы непродолжительные, и во всех трех случаях закончившиеся одной и той же фразой на английском языке, сказанной с соответствующими тремя акцентами: “Такого имени Вектор нет, к тому же у тебя нет американского гражданства. Поэтому у нас нет будущего”. Однако затем произошла четвертая встреча, которая имела роковые последствия.

Теплым апрельским днем, когда бриз от озера Мичиган так приятно ласкает лицо, закончив рабочий день в “Хайат”, Вектор гулял по парку, тянущемуся от Золотого берега к станции сабвея “Аддисон”. Людей в парке было немного.

Проходя по аллее, Вектор обратил внимание на негритянку, неподвижно сидевшую на скамейке. Ее поза показалась ему какой- то неестественной. Было трудно поверить, что на скамейке сидит живой человек, а не изваяние из черного мрамора. Сначала Вектор прошел мимо – остальные скамейки по всей аллее были пустыми – но потом повернулся и пошел назад, неожиданно испытав к этому черному изваянию необычайно сильное влечение. Негритянка сидела на скамейке в неподвижной позе и смотрела широко раскрытыми глазами, полными больших белков, на застрявшие в листьях голубые кусочки неба. Вектор присел рядом.

– Are you OK? – спросил он, стараясь как можно правильнее проговорить фразу.

Застывшее изваяние вздрогнуло и повернулось к нему, поправляя на бедрах черный плащ.

– Меня зовут Вектор. Я – русский, – добавил он.

– Да, я в порядке, – ответила негритянка и тут же стала говорить о своем настроении такой скороговоркой, что было трудно понять хотя бы одну фразу.