нарезает сердце мне на ломти нестерпимо
колющий злой сюжет
о волшебном счастье – его и нет,
он пророс корнями, как борщевик, —
о вот-вот подаренной нам любви, воробьином
трепете несудьбы,
не смотри под ноги, ах, если бы точно знать, куда
мне – есть два пути:
потерять опору и не найти, камнем кануть
в жаждущий антрацит.
примет пропасть в вечные чернецы.
или знать, что с шорохом за спиной разрывают
звёздное полотно, расправляясь, чёрные два
крыла, раскаляя тёмное добела.
небо не бездонно – в моё окно полумесяц метит
веретено, мимо рюмок лунное льёт вино.
полетаем, милый? шагни со мной.
«шёлк заката в мае – плохого кроя…»
шёлк заката в мае – плохого кроя,
швы ползут по краю, испод багров.
нотным станом город высотки строит,
в нём виток развязки клубка дорог —
словно ключ скрипичный. и скрылось солнце,
алой лаской гладит последний луч
по вершинам горы. и вдаль червонцы
рассыпает Никта, раскрасив мглу.
свет небесный дивен и амальгамен.
из окна посмотришь – и спасена.
полнолунный чистый молочный пламень
пусть прольётся сверху, омоет нас.
пусть лакают кошки с асфальта лужи —
сливки с неба вылиты через край.
каждый сверху вычислен, обнаружен,
найден лёгким, сразу допущен в рай.
что огнём созвездия воскресили,
то сегодня ожило в темноте,
и высокий голос, набравший силу,
отражаясь эхом от старых стен,
пролетает мимо бараков ветхих,
вдоль холодных улиц протяжным «ре».
и мерцают звёзды далёким светом,
растворяясь в тающем серебре.
«вся жизнь об одном – бездружие, бессчастие…»
вся жизнь об одном – бездружие, бессчастие,
бессоюзие,
картонный советский мюзикл, чернуха с плохим
концом,
не нужно меня наказывать, не блюза хочу, а джаза
мне,
салатов-салютов-праздника, портвейна
и леденцов.
путь в счастье – кривые линии, все клинья —
другими клиньями,
вся жизнь об одном – уныние, проснуться б
в другую жизнь.
бесчестность и лицемерие, оскалены и ощерены,
воздастся Отцом по вере нам?
быть может, держись, держись.
минорная пентатоника ненужным и недопонятым
заросшей тропинкой тоненькой —
к бессмертию приговор.
смоковницы обесплодели, и каждый второй —
юродивый,
но каждый – своей мелодией
вплетается в общий хор.
«в озёрной, тёмной, ледяной воде…»
в озёрной, тёмной, ледяной воде
русалочьего гребня разглядев
на дне узор заметный, ждём чудес.
и караулим
признание в небесном ведьмовстве:
закатный, дымный, невесомый свет.
узорчатым рисунком тонких вен
безлюдных улиц
любуясь, распознать обманный шаг —
в неоновых змеится миражах,
что время врачевать и воскрешать —
пришёл декабрь.
всё по кольцу, вот ключ, разгадка чар.
уходишь в темноту в вечерний час,
с рассветом возрождаешься, крича,
слепым и слабым,
побыв со смертью миг наедине.
и в вечной суете и беготне
потянется цепочка сонных дней,
пустых, бессчастных.
и крутим мы скрипучий маховик,
и наново мы учим алфавит,
мечась по миру в поисках любви,
горим и гаснем.
«смартфон лакает жадно тёплый ток…»
смартфон лакает жадно тёплый ток,
и в такт ему пульсирующий кабель
змеится. я – железный камертон,
ты – звук, который силу не ослабил
со временем. испей меня, вкуси,
глоток-и-вдох, я – мгла, я омертвела.
без имени, без памяти, без сил,