Я мягко обнял девушку за плечи и отодвинул от выхода.

— Что вы делаете? — испуганно шепнула Лена, вжимаясь в стенку лифта и уже почти паникуя.

— Хочу посмотреть, где именно мы застряли. Посветите мне, — я воткнул в её руки свой телефон, предварительно включив в нём фонарик.

Я потянул створки в разные стороны. Они с трудом поддавались, но я успел разглядеть, что кабина находится на бо́льшую свою часть в шахте — в прорези мелькнула кирпичная кладка. Но чуть выше над ней, примерно на одну треть от верха, мне удалось различить внешние двери.

— Так нельзя делать, — прошептала мне всё ещё страшно перепуганная учительница.

Она сделала это так, словно я — один из её балбесов, который курит в школьном туалете или носится как полоумный во время перемены. Я строго повернулся к ней. Моё лицо осветил мертвенно-голубой свет фонаря.

— Если хотите, — медленно, но при этом жёстко сказал я, — мы можем остаться здесь. Я лично никуда не тороплюсь.

На последней фразе я улыбнулся, и Лена опять вздрогнула.

— Если у вас получится…

— У меня всё получится. Доверьтесь мне.

Я присел на корточки возле её колен, легонько зацепив носом край юбки. Закатал одну штанину джинсов и извлёк из портупеи на голени охотничий нож с булатным клинком drop point и деревянной рукоятью, на молекулярном уровне помнящей мой хват. Протиснув лезвие между лифтовых створок, я сделал упор на левую руку, а правой помогал. В конечном счёте двери не выдержали и с грохотом разъехались в разные стороны. Теперь предстояло проделать то же самое с внешними дверьми. К счастью, моего роста хватило, чтобы достать до них. К тому же они оказались слабее. Вскоре в кабину пролился свет из открытой прорези. Кажется, мы застряли чуть ниже второго этажа, не доехав всего какие-то метры до нужной точки.

Я быстро убрал нож, подтянулся на руках и вылез из кабины. Теперь я возвышался над Леной, которая открыла рот, и на лице её в тот момент читался немой восторг и неподдельный ужас. Я полюбовался ею с высоты своего положения. Признаться, мне доставило это определённое удовольствие. Даже было немного жаль вызволять её на поверхность — уж больно приятно было смотреть на такую искреннюю растерянность, беспрекословное восхищение и неприкрытый страх.

Я протянул ей обе руки:

— Держитесь. Я вас вытащу.

— Но я…

— Я буду аккуратен. Давайте. Не бойтесь.

Она передала мне свои документы. Я уложил их рядом с собой на пол. Затем, робея и смущаясь, Лена прикоснулась к моим ладоням своими маленькими, влажными от волнения ладошками. Я перехватил её за предплечья и одним рывком вытянул к себе. Через секунду она уже стояла на полу, прижавшись ко мне и озираясь по сторонам, до сих пор не веря в случившееся.

— Боже мой… — простонала девушка и резко отошла назад на полшага, наступила на свои документы, пошатнулась, я её придержал. Лена выровнялась и посмотрела мне в глаза: — Спасибо.

— Не за что.

Она глянула на часы на своём запястье и затем снова на меня. Её бил озноб, и в этот раз я не удержался от улыбки.

— Зачем вы носите с собой нож?

— Чтобы вызволять красивых женщин из застрявших лифтов.

— Да?.. И часто вы это делаете?

— Нет, — я скользнул рукой по лацкану её пиджака, имитируя, что стряхиваю с него с него пыль. — Сегодня — впервые.

Остолбенев от такой наглости и незавуалированной лести, Лена попыталась придать своему лицу сердитое выражение. Но у неё ничего не вышло. Она стояла потерянная, сконфуженная и покрасневшая будто случайно увидела, как я рассматриваю её непристойные фотографии. Я знал, что женщины, вроде скромных учительниц географии, нечасто получают изящные комплименты. В их сердцах разрастается голод по чувственности и вниманию. Он обретает такие масштабы, что даже пошлые присвисты пьяных гопников, они начинают воспринимать не столько с раздражением, сколько с теплотой, которую густо населяет страх, не дающий им выразить свои настоящие чувства.