– Слышь.
– А?
– А ты Лелику этому доверяешь?
– Не понял?
– Ну, не знаю. Мутный он какой-то.
– Почему?
– Не знаю, – Монгол пожал плечами. – Разговоры какие-то непонятные. А сам все зырк да зырк за всеми. Как надзиратель. Слушает, и на ус мотает. А ты ему взял и все рассказал.
– Да ты что? Да Лелик… – Том даже остановился.
– Да? Ну ладно. Может, показалось чего.
– Ну ты даешь!
– Забыли. Короче, из припасов главное – все впихнуть.
– Впихнешь, если захочешь.
– Я флягу воды возьму.
– У меня есть карта железных дорог, с расстояниями, – помолчав, сказал Том. – Ну и ключ-треугольник от вагона. Когда едем?
– Хоть завтра.
– Не, завтра не годится. Если ориентировки есть, то сейчас самая страда.
– Ну, давай еще дня три посидим, и вперед. Только из дома не высовывайся.
– И ты тоже.
Отъезд
Монгол зашел к Тому на рассвете. Тома ждать не пришлось: вечером он долго собирался и даже думал, что проспит, но встал, неожиданно для себя, еще затемно. На вокзал пошли по шпалам.
Накануне оба сдали бутылки, собрали немного денег. По совету Лелика, это был неприкосновенный запас, который предполагалось распечатать только в Крыму, и то в случае крайней необходимости.
Вокзал встретил их стаей собак и веселыми, уже опохмелившимися путейцами. Они крутились у дрезины, задорно покрикивая друг другу что-то на их птичьем языке, из которого понятно было только непечатное.
– Запах долгой дороги. – Том с наслаждением вдохнул горький запах полыни и тающего под утренним солнцем креозота.
На перроне было пусто. Лишь на скамейке у вокзала сидели две толстые тетки, то ли приехавшие, то ли уезжающие.
– А скока ты перцю на три литра кладешь? – спрашивала одна.
– Та на глаз.
– А уксусу?
– Та на глоток.
Монгол оглянулся, понизил голос:
– Иди в тот конец платформы, а я вокзал обойду.
– Зачем? Там же ментовка, – не понял Том.
– Ориентировку хочу посмотреть. Они еще спят, не боись, – подмигнул Монгол. – Встретимся на другом конце.
– Аккуратно там. – Натянув поглубже кепку, Том пошел по перрону.
Монгол нагнал его через минуту.
– Я думал, нет никого, а там дежурный. Стоит, курит у отделения. А стенд прямо у него за спиной. Я не стал подходить, мимо прошел.
– Он тебя видел?
– Ага. Стрельнул, но не прицелился.
– Думаешь, не узнал? Мало ли? Цыплят по осени считают.
– Поздняк, цыплята на юг улетают, – усмехнулся Монгол.
В конце перрона они сели на скамейку.
– Кстати, ты знаешь, как снаружи вагоны различать? – спросил Том.
– Нет. Если ты не про цистерны.
– У плацкартных под окнами шесть ребер, а у купейных два. На эсвэ тоже по шесть, но снаружи его и так видно: он ниже других. Вот и все.
– Откуда знаешь?
Том хмыкнул.
– Я ж тут после бурсы слесарем работал. Во-он там. Сутки через двое. – Он кивнул в сторону техстанции.
– А что делал?
– Стекла вставляли, замки ремонтировали. Два состава наших, один московский. Работы немного было, бухали больше.
– А я после школы на повара пошел, в столовую. Тоже быстро надоело. Надо было на водителя идти… Кажется, едет. – Монгол бросился было к вокзалу.
– Не спеши, здесь конец будет.
Монгол остановился. Мимо, шумно подтормаживая, проехал чихающий локомотив, за ним потянулась вереница грязных синих вагонов.
– Международный, – заметил Том. – Вряд ли влезем.
Двери открылись только в третьем вагоне. Больше отъезжающих не было, и они сразу бросались в глаза.
– Мест нет! – гаркнул проводник, не опуская подножки. Поезд простоял несколько секунд и, чихнув, помчался дальше, в сторону восходящего солнца.
Они вернулись к техстанции, молча развалились на скамейке. Угнетающую тишину пустого перрона нарушали лишь собаки, лениво щелкающие зубами железнодорожных мух, деловито воркующие голуби да стрекотание старого механического табло в здании вокзала.