– Ты как здесь? – выпалил Джон, и Харриет впервые за время знакомства с отпрыском была вынуждена признать, что его ответное «А вы как здесь?» было оправдано.

Даже находясь в малоприятном состоянии шока, она на долю секунды восхитилась дерзостью Барти. Обвинения по трем пунктам статьи «Сговор с целью мошенничества» с формулировкой «Выдавал себя за шейха Аравии» ему точно не избежать в будущем.

В суматохе минувшего вечера и в агонии наступившего утра ни Джон, ни Харриет не учли вероятности столкновения с сородичами и расспросов о том, куда и зачем направляются.

– Я проснулся и понял, что хочу есть, – лениво пояснил мальчик, поглядывая на булочки с шоколадом на шведском столе.

Последовала короткая напряженная пауза.

– Так и мы проголодались и побежали на завтрак!

Джон наклонился и потрепал отпрыска по волосам, а тот мотнул головой и со скептическим видом поинтересовался:

– С багажом?

– Э-э-э… а это так, для порядка.

И они уставились друг на друга, как в мексиканской разборке, только вместо стволов у них была откровенная ложь.

– Мне одиннадцать, я не идиот, – лаконично заметил Барти, и Харриет запоздало поняла, что отпрыск, пристававший с вопросами к родителям по любому поводу, на самом деле был тем еще фруктом.

– Даете деру от моих родителей и бабушки с дедушкой? – добавил он, эффектным жестом срывая маску и открывая свое истинное лицо, – Проницательного Барти. Барти Пуаро.

Харриет, которой не терпелось отправиться в дорогу, сказала:

– Да, мы делаем ноги.

– Почему?

– Мы с Джоном расстались, потому что я не хочу выходить замуж.

– Ты говорила, что не любишь свадьбы, – небрежно констатировал Барти и вернулся к поеданию хашбраунов. Наконец кто-то из Барраклафов ее услышал!

– Именно так. Тогда пока, – сказала Харриет.

У Джона был такой вид, точно его вот-вот хватит удар. Она подтолкнула его локтем, указав на круассаны.

Как только дверь машины захлопнулась, Джон повернулся к ней:

– Тебе не приходило в голову, что я вправе поставить родителей в известность прежде этого малолетнего олуха?

Вероятно, он был действительно на взводе, если так припечатал собственного племянника.

– Согласна, только нас поймали с поличным.

– Мы могли бы отбрехаться!

– Каким образом? Я не знаю ни одной правдоподобной причины, в силу которой мы спозаранку даем деру, а ты?

– А ты не дала мне шанса, с ходу заявив: «А я его послала, пинком под зад послала, добавлю, если мало, ла-ла-ла…»

Харриет ничего не сказала. Она позабыла, что попытки Джона изъясняться языком «улицы» оставляют еще более тягостное впечатление, чем откровения с официантами насчет дисфункции кишечника.

– Извини. Я предупреждала, что не следует соваться в обеденный зал.

– Десять минут, и они начнут обрывать мне телефон! Требовать объяснений! И что, как ты думаешь, я скажу? Оказывается, Харриет меня не любит, брак со мной ей СТРАШНЕЕ СМЕРТИ!

– Хочешь, я с ними поговорю?

– НЕТ, МАТЬ ТВОЮ, НЕ ХОЧУ! ЭТО БУДЕТ ВООБЩЕ ЗВЕЗДЕЦ!

Он был пунцовый, на грани истерики, и Харриет понимала, что у нее есть только один вариант – сохранять спокойствие. Сесть за руль она не могла – не была вписана в страховку. Любой ценой нужно было заставить Джона сдержать обещание, иначе придется ждать такси, таясь в придорожной канаве.

Наконец, Джон, тяжело дыша, с надутым видом повернул ключ в зажигании и рванул с места, точно стартовал на «Гран-при». Харриет мысленно выдохнула.

Машина мчалась по проселочным дорогам, поросшим лесным купырем, и Харриет думала, жалеет ли он сейчас, что согласился на это (отчасти) успешное бегство. Ведь в гостинице остались сородичи – Проницательного Барти, любителя сосисок, можно не брать в расчет, – которые ужаснутся такому обхождению с ним, ее немыслимому высокомерию и глупости. Джон всегда хотел защитить ее и подать в выгодном свете перед родными, а теперь ее время истекло, как страховое покрытие? Она прекратила платить взносы, и полис стал недействительным.