– Как скажете, господин Фак, – ответила служанка и удалилась в дальний угол гостиной.

Пристыженный Терренс уткнул свой взор в тарелку, но и Сол, и Филипп с Эшли заметили краску на его лице. Более того, Солу почему-то казалось, что Филипп наслаждается этим зрелищем, и от этого становилось неприятно. Самому Солу, в общем-то, было все равно, но жалость к толстяку все-таки заставила его первым возобновить разговор, чтобы разрядить обстановку, созданную Терренсом, у которого не хватило ума перевести все в шутку, или просто продолжить вести себя непринужденно, вместо того, чтобы демонстрировать свой стыд.

– Я считаю, Филипп, что в каждой профессии существует неотъемлемая часть искусства, – заговорил Сол, отвечая на вопрос Филиппа о том, считают ли деятели искусства себя выше людей других профессий, который тот задал прямо перед срывом Терренса. – Искусство присутствует везде. Неужели тебе в зале суда не приходилось чувствовать настоящий восторг от исполнения своей партии, и неужели ты никогда не употреблял в своем отношении слово «искусство»?

– Разумеется, – ответил Филипп усмехаясь. – Но я имел в виду немного другое. Вернее, имел в виду ровно то, что спросил, просто ты неправильно понял мой вопрос. Я спросил о том, считаешь ли ты, что род твоих занятий действительно важнее всех остальных?

– Нет, я так не считаю, – ответил Сол, вовсе не настроенный впадать в рассуждения о чьей-либо значимости, тем более своей.

– Странно. А почему тогда занимаешься этим? – спросил Филипп и вновь усмехнулся.

Солу не понравился и сам вопрос, и еще его начинала раздражать постоянная манера Филиппа усмехаться едва не над каждой услышанной фразой.

– Не понял? – спросил Сол и потянулся к бокалу вина, чтобы скрыть свое раздражение.

– Просто мне кажется, люди, которые посвящают свою жизнь науке или искусству, несомненно, должны считать, что занимаются наиболее важным для общества делом. Если, конечно, они действительно посвящают свою жизнь делу. А не делают вид.

И, разумеется, усмешка.

Эшли бросила короткий взгляд на Сола, от которого этот взгляд не укрылся. И усмешка превратилась в насмешку.

Терренс, казалось, выпал из разговора, продолжая переживать свою трусость перед очной ставкой с поваром, и никак не старался оправдать свое поведение.

Филипп после последних слов последовал примеру Сола и тоже сделал глоток вина.

– В таком случае, я просто делаю вид, что посвящаю свою жизнь музыке, Филипп, – ответил Сол, чувствуя, что если его не провоцируют, то сам он может запросто себя спровоцировать, стоит начать задумываться о роли музыки в своей жизни.

– Я когда-то читал о тебе, Сол, – сказал Филипп, – и признаюсь…

– Обо мне, как и о других личностях, чья судьба схожа с моей, чаще всего пишут люди, не знающие обо мне ничего. Практически всегда.

– И все же, я хотел бы задать тебе вопрос, который возможно тебе не понравится.

– Так зачем его задавать? – засмеялся Сол, чувствуя, что этого человека можно вывести из себя с помощью его же оружия – смеха над каждым его словом. – Может быть, я расстроюсь, выйду из-за стола и затаю на тебя злобу. Хотя, я понимаю, что профессия адвоката откладывает свой отпечаток, и вопросы становятся неотъемлемой частью жизни.

– Я ни в коем случае не хочу тебя оскорбить, – сказал Филипп крайне серьезно, и Сол заметил тревогу, мелькнувшую во взгляде Эшли. – Я просто хочу хоть немного понять на твоем примере, почему с людьми происходит нечто подобное. С людьми одаренными и, несомненно, способными оставить след в истории.

– Мне нужно поклясться говорить правду и только правду? – вновь засмеялся Сол.