- Ты сейчас бабульку в могилу сведешь своими речами.

- Глебушка..! Девонька правду говорит?

Глеб начинает тащить меня в сторону дома, а бабушке громко отвечает.

- Всего доброго, Агафья Прокопьевна. У нас всё хорошо.

Закрыв за нами калитку, Войтов затаскивает меня за угол дома.

- Ты свихнулась, у старушки сердце больное!

Я выдираю свой локоть из его рук и с угрозой в голосе говорю.

- Сейчас пройдусь по всем твоим соседям и расскажу кто ты такой на самом деле. После моих проповедей тебя Глебушкой больше называть не станут.

Войтов несколько раз моргает, а потом наваливается на стену дома и прикрывает веки. Он явно демонстрирует насколько устал от меня, но мне всё равно на его чувства. На мои чувства всем плевать, почему я должна щадить чужие. А чувства Войтова я не просто не готова щадить, я готова на них топтаться грязными берцами.

- Теперь я понимаю Анфису, - выдыхает мужчина, - ты за несколько часов высосала из меня все нервные клетки.

10. Глава 9

Глава 9

После слов Войтова, я молча покинула территорию его дома и пошла пешком до города. Домой решаю пока не идти. В тюрьму попасть мне совсем хочется, к тому же я уже испытывала на себе, что значит быть изолированной от общества. В шестнадцать лет меня помещали в специализированный приемник для малолетних преступников.

Это случилось осенью в год смерти брата. Тетка спалила меня с сигаретами и выгнала из дома. В течение пары дней я днём бродила по городу, а на ночь приходила к Маринке и она тайно впускала меня в свою квартиру. Родители подруги, мягко сказать, меня недолюбливали и не разрешали ночевать мне в их квартире. Рано утром они уходили на работу и тогда Маринка будила меня, после чего я сразу уходила. Перед третьей ночью, я сидела у подруги во дворе и ждала её сигнала фонариком из окна. В тот вечер ее родители как назло не ложились долго спать. Время было около двенадцати ночи, когда ко мне подошли двое мужиков и попросили прикурить. Если учесть, что в тот момент я не курила, то их просьба сразу показалась мне угрожающей. Зажав в руке телефон, я бросила взгляд на окно подруги, но желанного сигнала так и не увидела.

- Я не курю, - тихо ответила мужикам и начала вставать с лавочки.

Я не то чтобы боялась, я скорее чувствовала, что вляпалась в очередную историю. Так оно и вышло.

- Ага. Заливай нам. Не курит она. Сидит снимается, а курить не курит.

- Я несовершеннолетняя. Отстаньте, - как можно споеойнее говорю я, предпринимая последнюю попытку избежать неприятностей.

Запах дешевого алкоголя ударяется мне в нос, потому что один из мужиков хватает меня за руку и тянет на себя.

- Не держи нас за идиотов, - прошипел он и понеслось…

Тот, который держал меня, сразу получил коленом в пах и упал на колени, а второго я отхлестала ветками, которые дворовые мальчишки оставили после себя на детской площадке. Будь они потрезвее, а я по слабее, этот вечер мог закончится чем то страшным, но тогда я просто убежала от поверженных мужиков куда глаза глядят, а к утру пришла домой.

Тетка орала долго, но в квартиру меня впустила, а вечером к нам заявилась полиция. Как они на меня вышли? Почему не поверили моему рассказу? Тогда я ещё задавалась вопросом почему люди мне никогда не верят. Это позже я поняла, что миру на хрен не нужна правда. Выгодней живется на свете тем, кто врет, изворачивается и поливает всех грязью.

В приемнике я тогда оказалась из-за лжи мужиков-нытиков, из-за тетки-вруньи и из-за того, что ПДНщицы посчитали, что кроме тюрьмы для несовершеннолетних меня больше ничего не сможет исправить.

Закрыли меня на два месяца, но через месяц уже отпустили за примерное поведение и хорошую учебу. В приемнике была жесткая дисциплина и строгий режим, поэтому друг с другом дети не контактировали. А если нет контакта, то нет конфликтов и драк. Когда я вышла оттуда, то первое время «ходила по струнке», а потом постепенно расслабилась. Но главное, тогда я была в «детской» тюрьме, а теперь мне грозит «взрослая».