И четыре мужские фигуры. Вооруженные, одетые в черную кожу, шерсть и металл. Трое из них молча сидели на кровати, выжидающе смотрели на вошедшего. Четвертый, который открывал дверь – худощавый, сгорбленный, с лицом, прикрытым полями широкополой шляпы, в это самое время возился с засовом. Когда он наконец закончил и развернулся одним резким, пружинистым движением, Охотнику не потребовалось называть имени этого человека. Слишком давно они были знакомы. Слишком многое пережили, слишком многое похоронили на кладбищах души, еще большее оставили непогребенным. От хозяина широкополой шляпы исходил отчетливый винный запах. Это был не кто иной, как Шарманщик – гениальный певец, непонятно каким образом затесавшийся в ряды Императорской Гвардии.

– Охотник, – важно протянул бывший Гвардеец и раскрыл объятия. – Как же я по тебе соскучился, ворчливый пенек! Где столько времени пропадал? Прятался?! Уж не от меня ли?!

Объятие, несмотря на худобу и опьянение обнимавшего, оказалось сильным и жестким. Охотник вспомнил неудачников, что пытались навредить Шарманщику, купившись на его хрупкую комплекцию. Их покалеченные тела давно сгнили, а тщедушный Гвардеец в широкополой шляпе по прежнему жил. И по прежнему много пил.

– Здравствуй, Шарм, – Охотник удивился дрожи собственного голоса. – У меня к тебе дело.

– Представь, старина, у меня к тебе тоже! Но сперва разреши рекомендовать уважаемых, я бы даже сказал – многоуважаемых граждан славного, нет – наиславнейшего города Арабая! Но что это со мной, шайтан откуси селезенку?! Где такт, где воспитание?! Пусть лучше они представятся самолично, а я, с вашего великодушного позволения, капельку выпью. Не знаю почему, но глотка пересохла, словно кошаки мне туда нагадили! Прошу, господа! Стеснение – лишь комплексный отголосок дурного воспитания. Да и ваше инкогнито мешает моему другу расслабиться. Он у нас, видите ли, подозрительный… Или подозревающий?! А, курвина дочь, куда подевались мои манеры?! Тебе чего-нибудь налить, о мой скромный боевой товарищ?

– Не откажусь, – кивнул Охотник и ухмыльнулся. Шарм остался прежним. Годы не повлияли на его язвительный тон и безудержную болтливость.

Шарманщик подцепил пузатую бутыль, взял со столика первый попавшийся бокал. Обнаружил на донышке остатки вина, без церемоний вылил в горшок с каким-то экзотическим цветком. Цветок моментально скукожился. По всей видимости, спиртного он не употреблял. Шарманщик проигнорировал страдания трезвенника. Вытряхнул зацепившиеся за дно капли, набухал до краев и с поклоном протянул Охотнику.

– За встречу, брат! Никогда бы не подумал, что обрету счастье, созерцая твою кислую физиономию, клянусь непорочной честью Катарины-Дырочки, нашей распутной императрицы!

Охотник улыбнулся.

– За встречу, Шарм. Я тоже рад тебя видеть.

Чокнулись. Шарманщик пил прямо из горла, нисколько не заботясь о приличиях. Вино пузырилось на губах, пачкало несвежую сорочку, некогда белую, кружевную и пятнисто-бордовую сейчас. Арабайцы ждали, давали старикам насладиться встречей.

Охотник прихлебывал вино и с интересом рассматривал лица руководителей заговора. Хорошие лица, надо признать. Не было на них пламени фанатизма, не было бесшабашной героичности. Нормальные лица взрослых мужчин. Готовых принимать решения и нести ответственность за поступки. Даже юный Карлес, которому вряд ли исполнилось восемнадцать, мог соперничать серьезностью с напыщенными пердунами из Императорского Совета. Стеллиного внука он определил моментально. Даже не по возрасту, а по глазам. Голубым глазам Амели, что в атмосфере красного интима горели фиолетовой насыщенностью качественных чернил. У молодого Чирроке оказалось приятное лицо с правильными чертами, которые нисколько не портил кривой, явно поломанный нос.