– Я серьезно. Мой вид вызывает недоумение. Следов побоев или насилия нет. В общем, такое ощущение, что я действительно надралась и меня отбуксировали домой. Допустим, я съела местный наркотик и не заметила этого. Но почему ничего не помню?

– Может, тебя опоили чем-то специальным? – выдвинул он версию, деловито заглядывая в холодильник, но быстро его закрыл. – У тебя мышь повесилась, – посмотрел он на меня и продолжил: – И давай-ка одень что-нибудь. Я, конечно, твой друг, но не железный, – изогнул он бровь.

– Ладно, – я послушно встала, пытаясь нарыть что-то в сознании и своем шкафу. – А что, если на приеме всем что-то подливали? Что написала пресса?

– Ничего, Джо. Заказная PR-статья о том, какие все блистательные и какие дорогие вина пьют. Настоящих журналистов с нюхом туда не пустили. За исключением тебя, но тебе будто специально подтерли память. Вопрос: как? – он проследил, как я вышла в простых джинсах и белой футболке, и уже ожидал у двери, подкидывая ключи от машины. – Пошли, накормлю тебя завтраком и побегу.

***

Я стояла возле фешенебельного магазина с дорогими туфлями и сумками, любуясь на настоящее произведение искусства. Витрины были украшены, словно цветочный райский сад, где в центре огромных пионов лежали красивые сумки из дорогой кожи. Одна из которых особенно мне приглянулась. Круглая железная ручка, компактная форма и звенящая бисером бахрома переливалась на дневном солнце Нью-Касла. Сумка манила и просила щелкнуть карточкой на кассе, где консультант приветливо улыбается и предлагает шампанское с утра пораньше. Это была своего рода терапия – померить нечто прекрасное и представить, что я могу тоже быть причастной к таким вот незатейливым материальным радостям. В Джилли Чу можно было просто ходить наслаждаться искусством, как в галерею. Прохладные кондиционеры и цветочные запахи были ничуть не хуже, чем в дендрариуме на Грин Лэйн. А орхидеи в кадках бутика были даже жирнее. В общем, я вспомнила, что еще не сделала платеж за этот месяц, и решила отложить покупку на когда-нибудь потом.

После завтрака с Алексом я прошлась одна по вылизанному центру города с дорогими бутиками, где те, о ком я писала, покупали себе носки по пятьдесят долларов за пару. В хорошие годы я могла тоже себе это позволить. Но потом Ричард, мой шеф, запретил работать на несколько издательств, и мой бюджет подсократился. При этом я выплачивала кредит, оставленный мне братом, которого я не видела вот уже десять лет. Паршивец слинял в среднюю Азию под сказочным предлогом, что если он останется, то его просто убьют. Последнее я хотела сделать сама, но тогда бы меня посадили и отобрали квартиру за долги, в которой я, собственно, до сих пор жила. В общем, на что Мэтью потратил баснословную сумму, я была не в курсе, но приходилось исправно платить. От этого было паршиво, но это мне урок, что мужчину жалеть – последнее, что можно делать женщине. Плохое воспитание Мэтью компенсировалось его умением манипулировать сестринским чувством вины и долга. Ведь мы оба выросли без родителей. В общем, с деньгами сейчас было средне и предметы роскоши мне были не по карману. Хотя я подрабатывала на полицию негласно, конечно. Помогая детективам разыскивать тех или иных людей в определенное время. В этом у меня был талант. Я видела связи, а благодаря социальным сетям и ресурсам полиции могла отследить, кто, где, когда и во сколько пил свой утренний кофе.

Прогулка выдалась приятной, и я, наконец, дошла до ларька, где продавали прессу. За пару долларов я купила тот самый журнал, где, по словам Алекса, заказали PR-статью для вчерашнего мероприятия.