Тактаров, его вечный враг и соперник, не уставал бухтеть, что коллега, дескать, набирает врачей не по их профессиональным качествам, а по принципу модельной внешности и что пациенты по этой причине рвутся именно в ТОН, а не к Тактарову. Что ж, Севан Мейроян и Михаил Пак, несомненно, парни привлекательные, но, помимо внешности, обладают всем тем, что необходимо больным, – образованием, опытом и умением. Так что не важно, что там себе думает Тактаров!

– Я удивился, увидев тебя, – пробормотал Мономах задумчиво. – Вы с Костей не могли учиться вместе…

– Верно, – кивнул Миша. – Я старше почти на шесть лет.

– Значит, друзьями вы не были?

Парень покачал головой.

– Владимир Всеволодович… – начал было он, но тут к ним приблизились Маша и невысокая, очень стройная женщина неопределенного возраста в элегантном черном пальто и шляпе с небольшими полями.

Не оставалось ни малейших сомнений в том, что она приходится Мише матерью: раскосые глаза, смуглый цвет лица и тонкие восточные черты выдавали в ней представительницу монголоидной расы. Мономаха всегда удивляла невозможность определить возраст кореянок и китаянок: кажется, достигнув тридцатилетия, они перестают стареть, и пятидесятилетнюю или даже шестидесятилетнюю даму не слишком опытный человек, скорее всего, примет за тридцатипятилетнюю. Такой была и мама Михаила Пака.

– Вова, познакомься, – тихо сказала Маша, кивая в ее сторону. – Это Галя, мама Миши.

– Очень приятно, – кивнул Мономах, с интересом разглядывая необычное лицо новой знакомой.

Интересно, она делала блефаропластику – откуда «двойные» веки у кореянки? А еще он не смог обнаружить ни единой морщины на лице Галины Пак, как бы пристально ни вглядывался, а ведь ей, должно быть, за шестьдесят: Мономах знал, что у Миши есть еще старший брат… Может, родила первенца в восемнадцать? Черт, но она все равно выглядит на сорок пять!

– Спасибо, что пришел, – добавила Мария. – Никто из Костиных коллег не пришел, даже его девушка.

– Как странно!

– Только заведующая прислала красивый букет и венок, спасибо ей!

– Говоришь, никто из коллег… – задумчиво пробормотал Мономах. – И даже его подружка?

– Наверняка они поверили отчету патологоанатома и считают моего сына записным наркоманом, да еще и самоубийцей!

– Это не объяснение!

– В смысле?

– Даже если так, что, необязательно приходить на похороны? Костя никого не ограбил и не убил, верно? Тогда почему его коллеги ведут себя подобным образом?

– Сдается мне, твой друг прав, – неожиданно подала голос Галина Пак. – Удивительно, что никто не счел нужным проводить коллегу в последний путь, а ведь Костя проработал в той больнице почти год!

– Ну да… А ты что думаешь? – Маша вопросительно взглянула на Мономаха.

– Ну тут могут быть варианты.

– Какие, например?

– Допустим, они боятся гнева начальства.

– Но она…

– Да, знаю, прислала венок и так далее, но это всего лишь красивый жест, и ничего более! Вдруг она ощущает вину?

– За что?

– За то, что довела Костика до самоубийства.

– Это не было самоубийством!

– Но завотделением может так считать, как и ее подчиненные. Когда человек, работавший с тобой бок о бок, о котором ты думал, что знал его вдоль и поперек, вдруг решает свести счеты с жизнью, невольно начинаешь прикидывать: а нет ли в этом твоей вины? Мы понятия не имеем, какие отношения были у Кости с коллегами!

– Хорошо, а какие еще причины могут быть? – поинтересовалась Галина.