«Вот скажу тебе, – говорил мне батюшка Серафим, – будет у вас два собора; первый, мой-то собор холодный, куда лучше будет саровского-то, и будут они нам завидовать! А второй-то собор – зимний Казанский, ведь церковь-то Казанскую нам отдадут! Вы и не хлопочите, придет время – еще поклонятся, да и отдадут ее нам. И скажу тебе, вельми хорош будет мой собор, но все-таки еще не тот этот дивный собор, что к концу-то века будет у вас. Тот, матушка, на диво будет собор! Подойдет антихрист-то, а он весь на воздух и поднимется, и не сможет он взять его. Достойные, которые взойдут в него, останутся в нем, а другие хотя и взойдут, но будут падать на землю. Так и не сможет достать вас антихрист-то, все равно как в Киеве приходили разбойники, а церковь-то поднялась на воздух, достать-то они ее не могли. Так вот, и собор ваш и канавка поднимутся тоже до неба и защитят вас, и не сможет ничего вам сделать антихрист! И при том соборе время придет такое у вас, матушка, что ангелы не будут поспевать принимать души, а вас всех Господь сохранит, только три из вас примут мученье, трех антихрист замучит! Ведь Дивеев-то диво будет, матушка, четверо мощей в Рождественской церкви у нас почивать будут! И будет тут не село, а город. Мы-то с тобой не доживем, а другие-то доживут и до этого!»

«Не хлопочите и не доискивайтесь, и не просите монастыря, матушка, – сказал о. Серафим Ксении Васильевне, – придет время, без всяких хлопот сами прикажут вам быть монастырем, тогда не отказывайтесь!»

«Еще приказывал мне, – продолжает Ксения Васильевна, – если кто из рода твоего будет когда проситься в обитель и придет, когда к тебе, матушка, не изжени вон, а непременно приими! Ведь у меня, убогаго Серафима, в обители моей, Серафимовой-то пустыни, матушка, целыми родами жить будут, так целыми родами и лягут в Дивееве» (предсказание исполняется).

«Вот что завещал нам батюшка Серафим, – говорила Ксения Васильевна, – непрестанно молиться, за все благодарить Господа и всегда бодрствовать, и быть радостной, дабы никогда не допускать духа уныния! Помни всегда, что послушание превыше всего, превыше поста и молитвы, и не только не отказываться, но бегом бежать на него! Переносить, не смущаясь и не ропща, всякие скорби от собратий, ибо монах, говорит он, только тот и монах, когда, как лапти, будет всеми отбит и отрепан! Кушать, не возбраняя, благословил всегда вволю, но вина – «чтобы и запаха его у меня в обители не было!». Запрещал строго жить по одной в келье или куда уходить. Если кто-либо окажется подпавшим греху татьбы, таковых никогда не держать, немедленно высылать из обители. «Нет хуже вора! – говорил батюшка. – От такого тьма грехов! Лучше уж блудника держать, матушка, ибо тот свою губит душу и отвечает сам за нее, а тать – все, и себя, и ближнего, губит, матушка!» Батюшка запретил кому-либо говорить «вы». «Это все нынешние люди выдумали, матушка, должно всем «ты» говорить! – говорил о. Серафим. – И вы всем «ты» говорите.

Сам Господь нам то указал, а кто умнее, святее и паче Бога! И если мы Господу глаголем «Ты, Господи», то кольми же паче должны мы так говорить ближнему человеку!» Также строго воспретил батюшка благодарить кого из благотворителей за благодеяния, как бы ни велик был дар его, приказывая лишь всегда за него молиться. «Молитесь, молитесь паче всего за творящего нам благо, – говорил о. Серафим, – но никогда словами его не благодарите, потому что без благодарения он полную и всю мзду и награду за добро свое получит; благодарением же вы за благо вам окрадываете его, лишая его большей части заслуженной добродетелью его награды. Кто приносит дар, приносит его не вам, а Богу; не вам его и благодарить, а да возблагодарит он Господа, что Господь примет его дар!»