Уже в начале августа я весело грызла молодую морковку, у которой почему-то были скрюченные хвостики, а то и вовсе причудливые формы.

Дни сменяли дни, пролетали недели, наступил август, а с ним пришло время посещать школу трижды в неделю. Это называлось «подготовка». Я редко ходила пешком: мы жили далеко от школы, поэтому мама возила меня на велосипеде, и это было здорово! Она сажала меня перед собой на раму велосипеда, на которую заранее привязывала куртку или подушечку, чтобы мне было удобно. Позже папа приделал на раму сиденье и можно было кататься долго и весело. Мне очень хотелось рулить самой:

– Отпускай, мам! Давай я тебя повезу, – предлагала я, но мама делала вид, будто меня не слышит.

Папа мне разрешал «держать штурвал», когда мы с ним катались. Он меня всегда слышал. Мама, хоть и была очень принципиальная, никогда не вредничала и не ругала нас, детей. Она «давила на нервы нравоучениями», так говорил старший брат. А мне мама нравилась, она была красивая, и от нее вкусно пахло цветочным мылом. Во время наших поездок она каждый раз боялась упасть или ненароком наехать на Чарлика и уронить меня. Руль велосипеда постоянно резко поворачивался то вправо, то влево. Я, конечно, старалась удержать его, помочь, так сказать, но мама нервничала и кричала, чтобы я перестала рулить.

Несмотря ни на что, мой верный пес всегда был рядом, бежал трусцой чуть впереди велосипеда, показывая дорогу и совсем не обращая внимания на нашу с мамой совместную езду. Он был занят наблюдением за всем происходящим вокруг, выскакивающими из-под ворот дворовыми собаками, которые бойко лаяли, оскалив зубы, но тут же убегали назад, поджав хвосты, хотя, казалось, Чарлик совсем не обращал на них внимания. Он был сильнее и увереннее в себе, чем каждая из этих собак. Большие псы, как правило, лаяли громко и хрипло где-то позади домов. Чарлик сопровождал нас с достоинством, такая была у него работа.

Иногда бабушка поручала нам навестить ее подругу в соседней деревне – бабушку Соню, правда, ее почему-то все звали просто Соня. Она была женщиной «почти мудрого» возраста, носила странную одежду, повязывала кое-как скрученный в дудочку платок или шарф поверх седых и кудрявых волос, которые, выбиваясь из-под повязки, развевались на ветру, как сентябрьская паутина. Соня была «чрезмерно образованной для местного общества», так о ней часто говорила моя бабушка. Как и бабушка, она знала несколько иностранных языков, но это не всё! Еще она умела умножать и делить многозначные числа в уме и еще много чего, но все вокруг знали про одну ее особенность – она панически боялась собак. Чарлик это понял сразу, как только впервые с ней познакомился. Он был «крайне сообразительный экземпляр», по мнению папы, и шнорэр (хитрован, плут – идиш), по мнению бабушки Мины, поэтому легко умел добиться расположения заинтересовавшего его человека.

Спустя некоторое время после первого знакомства он зачастил к Соне в гости. Сначала она относилась к этому настороженно, как и подобало сдержанной одинокой даме в летах, а через некоторое время привыкла к его компании и уже была рада его обществу. Вообще, если пробежать или проехать на велосипеде мимо Сониного дома так, чтобы не спугнуть этих двоих, то можно было увидеть, как они вместе проводили время в саду. Соня что-то делала, а он лежал возле ее любимой лавочки под старой липой. Эту лавку она называла очень смешно – «аунтералиндан» (под липами).

Но это было потом, а сначала Соня упорно демонстрировала отсутствие интереса к нашему Чарлику и даже протестовала против его набегов в ее сад. Например, как в этот раз, о котором я хочу рассказать сейчас.