Калеб закатил глаза:
– Вы обижаетесь на любую фразу.
– Потому что все ваши фразы обидные.
– Ах, вот вы где, – внезапно у нашей кабинки появилась Эмили, глядя на Калеба несколько обеспокоенно. – Вы пересели за другой столик.
– Да, – он протянул руку, чтобы взять тарелку, на которой, как я заметила, тоже лежал филе-миньон.
– Приятного аппетита. Не нужно ли еще чего, сэр?
– Нет, – он немедленно приступил к еде, как всегда, без всякого «спасибо».
Я взглянула на Эмили, и она ответила мне грустной улыбкой:
– Я сейчас принесу ваш заказ.
– Большое вам спасибо.
Она ушла, а я посмотрела на Калеба со смесью неприязни и вожделения. Неприязни к нему и вожделения к филе-миньону.
Мой желудок громко заурчал, и я поспешно допила шампанское. Калеб поднял глаза от тарелки и весело посмотрел на меня. Это выражение шло ему в пять миллионов раз больше, чем высокомерная мина.
– Вы голодны?
– Умираю от голода. Вкусно?
– Да, – он ухмыльнулся и, дразня меня, отправил в рот большой кусок.
К счастью, Эмили пришла с моим ужином прежде, чем я успела выхватить у него стейк.
– Боже, спасибо вам! – я практически вырвала тарелку у нее из рук.
Она рассмеялась:
– На здоровье! Принести вам чего-нибудь еще?
– Шампанского, пожалуйста, – я постучала вилкой по боку моего пустого бокала.
– Может, желаете целую бутылку?
Что ж, если мне предстоит провести этот вечер в компании противного шотландца, то, наверно, желаю.
– Да, будьте так добры, – я улыбнулась ей и немедленно приступила к еде.
Я отрезала кусок сочного филе, набрала на вилку нежнейшее пюре, подхватила ею отрезанный кусок мяса, обмакнула все это в соус и отправила в рот.
От удовольствия я закрыла глаза и застонала, наслаждаясь божественный вкусом… Когда я проглотила и открыла глаза, чтобы отрезать следующий кусок, то вместо тарелки натолкнулась на взгляд Калеба.
Он как зачарованный смотрел на меня с полной вилкой, застывшей на полпути ко рту. Его лицо было напряжено, а черты искажены желанием, превратившим лед в его глазах в голубое пламя. У меня перехватило дыхание.
– Что? – прошептала я.
Он прищурился:
– Вы всегда едите так, как будто испытываете оргазм, или это шоу только для меня?
У меня загорелись щеки:
– Простите?
– В самолете кофе. Теперь стейк…
На моих щеках можно было жарить яичницу. Неужели я вела себя непристойно?
– Я… Я просто люблю кофе. И стейк.
То, что случилось дальше, поразило меня больше, чем его предположение, что я испытываю одинаковые эмоции от еды и от секса.
Калеб Скотт улыбнулся.
И это была не злобная ухмылка и не высокомерная усмешка. А теплая, веселая улыбка, которая вызвала в моей груди легкий трепет.
– Ты, конечно, уникальна, детка.
Я хотела найти в нем что-то хорошее, чтобы как-то оправдать свое физическое влечение, но это внезапное стеснение в груди и чувство, что не могу дышать (впервые такие симптомы проявились, когда я поняла, что влюбилась в Ника), обескуражили меня.
Точнее, напугали.
Подумать только, один нормальный поступок – и я уже готова забыть все те гадости, которые он наговорил и сделал мне сегодня. Я нахмурилась и наклонилась к тарелке:
– Не называйте меня деткой.
Он не ответил, и мы продолжили ужинать в тишине. Когда мы закончили, появилась Эмили, чтобы забрать у нас тарелки и предложить карту десертов.
– Спасибо, – сказала я ей, передавая пустую тарелку.
Я надеялась, что Калеб подхватит эстафету вежливости, но нет, он был верен себе – Эмили ушла, не дождавшись от него слов благодарности.
– Почему? – я сделала большой глоток шампанского.
– Что почему? – он смотрел непонимающе.
– Почему вы никогда не говорите «спасибо» и «пожалуйста»?