17.00. Я выхожу с работы с Димой. Дима – мой сослуживец, и полный мой антипод. Не смотря на то, что у меня за плечами хорошая школа бокса, АРБ и даже уроки ножевого боя, я стараюсь быть во взаимоотношениях с  коллегами подчёркнуто вежливым, хотя в нашей среде это скорее моветон. Дима, напротив, вербальный суперагрессор. Он пользуется любым случаем, чтобы вступить в перебранку. В эти моменты нормальные слова присутствуют в его речи, как вспомогательные. При этом надо отметить, что делает он  это очень искусно.  Речь его нетривиальна, а пантомима настолько выразительна, что можно с уверенностью сказать, что он обладает артистическими способностями. Я всегда удивляюсь в такие моменты. Как при таких скромных физических данных, он до сих пор не получил хорошую оплеуху крепкой рабочей рукой, от суровых парней, которые работают рядом с ним?  Ещё он часто любит разыгрывать миниспектали. Герои его бесконечных спектаклей – ипотечники и заёмщики, обычные люди, которых он видит на улице, в транспорте. В погоне за призрачной мечтой все они потеряли  человеческий облик. В конце таких выступлений, обычно, он берет в руки воображаемые барабанные палочки и, ударяя в воображаемый барабан, изображает верховного правителя всех этих людей, сатану. Помимо артистических способностей, у Димы есть ещё интерес к технике. Хотя, здесь это слово совсем не подходит. Все, что делает Дима, он делает с интересов, а с маниакальной гиперпотребностью. Он покупает огромные, сделанные еще в СССР, промышленные станки, и восстанавливает их в первозданном виде. Повесив все шильдики и покрасив очередной станок заново, он составляет все это оборудование в гараже на даче, который тоже сам построил. Скоро у него будет там уже минизавод. Ему осталось купить, или, может быть, он сам его сделает, заточной станок. Также, Дима  -философ. Он разработал теорию последней двадцатки. Согласно его теории, каждый человек должен построит план на жизнь, и к 50-ти годам выйти на пенсию. Поселиться в деревне. И, воспитывая внуков, наслаждаясь жизнью, встретить старость, которая ничего, кроме болезней и маразма не приносит. Несмотря на довольно скромные средства, которыми Дима располагал по жизни, он очень близок к осуществлению своей мечты. Правда, желание его сына поступить в магистратуру может их немного подвинуть во времени, но точно не изменить.

За эти мыслями, которые летели в моей голове со скоростью света, мы подошли к остановке под названием «Храм». Я, моя работа, которая приносит моей семье так необходимые деньги, но при этом совсем не приносит мне удовольствия и удовлетворения, Дима, богохульник и сквернослов, который каждый день изображает из себя сатану, все это находится сейчас на остановке под названием «Храм». Странное место.

– Наверное, это символично, – сказал я вслух. В это время, Дима, не обращая внимание на мой задумчивый вид и даже произнесённую в слух фразу, разыгрывал очередной миниспектакль. В этот раз сюжет был такой. Ипотечник, которого Дима сегодня видел в метро своими собственными глазами, по дороге на работу, вдруг вспомнил, что забыл мозги дома. Этот странный человек дёрнул стоп кран и сошёл прямо в туннеле. Дима пытался его остановить, но он с перекошенным лицом, боком, убежал куда-то в туннель и исчез. Он рассказывал это так выразительно, изображая на своём лице различные гримасы, что я невольно засмеялся. Юмор всех этих Диминых спектаклей был не в сюжете, а в том, как он рассказывал все эти целиком выдуманные истории. Диссонанс между нелепой сценой, которую он описывал, и искренним и неподдельным изумлением, которое звучало в его голосе и было на его лице, все это заставляло по-другому взглянуть на обыденные вещи  Я уже давно заметил, что очень ярко вижу образы, которые Дима описывает в своих миниспектаклях. Я как бы подключаюсь к его внутреннему экрану и вижу то, что видит он. А там, на этом экране, правда жизни, совсем без лоска. В этот раз я увидел, как бедный человек, подобно собаке с перебитыми ногами, боком бежит по рельсам, и с ошалевшими от страха и проблем глазами скрывается в темноте. Я опять засмеялся, хотя ничего здорового в этом смехе не было. Самоирония и самобичевание до сильной боли,  которые вызывают выброс эндорфинов, эндогенных наркотиков, вот то «смехотворное» оружие Димы, вот почему его, как блаженного, никто не трогает. Подошёл автобус. Дима быстро сделал две длинные жадные затяжки и бросил сигарету. Недавно ему удалили щитовидную железу, и ему точно нельзя курить, но он ничего не может с собой поделать. В автобусе Дима сменил тему, и стал рассказывать, как будет делать сам заточной станок. Он нашёл в интернете чертежи, скачал их, и теперь ему нужно найти несколько незаменимых деталей, которые он сам не сможет сделать. И все. Он будет самый счастливый человек. Дима стал рассказывать про то, как устроен заточной станок, и как он будет его делать, но я уже его не слушал. Автоматически говоря, «ДА», я думал о другом. Наверное, он очень талантливый человек, этот Дима. Но это «зерно» упало не в ту «землю». Импринтинг на профессию, который случается в поздний пубертат, произошел с ним не на подмостках театрального училища или университета, а в ПТУ, где очень прочно в его корковых структурах запечатлелся вид и форма деятельности, которая должна была принести ему счастье. И, не смотря на то, что на глазах у Димы рушился Великий и Могучий Союз, а вместе с ним и вся производственная мощь, он бережно пронёс через все эти годы нетронутым этот «снимок счастья». И благодаря огромной своей энергии и интеллекту,  скрывающемуся под нелепым видом чудака,  он близок к тому, чтобы это «фото», действительно стало для него счастьем. Но если бы он только мог перепрограммировать свой импринтинг, если бы он знал, на что способен его мозг,  его ждало бы гораздо большее счастье и совсем другая, другая интересная жизнь. В такие моменты я всегда думаю, что если бы я мог, научился бы, подобно профессору Генри Хиггинсу из пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», раскрывать глубоко спрятанный в людях талант, и в короткий период давать им возможность для новой жизни, я бы, наверное, стал очень востребованным специалистом. Мою работу, можно было бы сравнить с профессией врача, которую я очень уважаю. Только,  в отличие от врача, я бы спасал бы не жизни, а судьбы людей. Что, наверное, не менее почётно.