Иногда в его памяти оживали картины из прошлого, овеянные усладой воспоминаний и одновременно тоской от невозможности прожить заново это время. В бытность свою студентом мехмата С-го государственного университета он имел большие виды на жизнь, старался познать различные её стороны, но при этом с трудом находил для себя место в практических областях, которые пробудили бы в нем живой интерес. Несмотря на профиль своего факультета, он не был человеком математического или, как он сам в шутку любил говорить, механического склада ума, но имел обостренное восприятие, подчас болезненное, что, однако, нисколько не сказывалось на четкости и последовательности в мыслях. Так, отдельные разделы математики увлекали его, например, математический анализ и дифференциальные уравнения. Иногда ради собственного удовольствия он решал из сборника интегралы, находя в этом занятии много назидательного для формирования мышления, и испытывал в некоторых случаях даже определенные эстетические чувства (хотя полученные результаты часто не совпадали с ответами). Что же касается математической логики, да и вообще логики как дисциплины, то тут дела обстояли несколько иначе. Сколь это ни казалось абсурдным, но, несмотря на всю логичность, логика, в самых разнообразных её проявлениях, будь то в теории множеств, алгебре высказываний или в других разделах, почему-то казалась Вите неестественной. Была ли тому причиной незаурядность мышления или просто небрежность и нежелание приложить усилия, чтобы разобраться, – он не отдавал себе в том отчет, но был склонен больше списывать такую особенность восприятия на иррациональные начала, на наличие своей собственной логики и даже любил приводить в пример высказывание одного философа, который утверждал, что-де логика, какой ее знает современная наука, не в явной форме, а опосредованно, но является одним из признаков несовершенства этого мира и несет в себе изъян, пропитывающий и другие его основания. Молодой человек многое воспринимал через эмоции, и интуиция преобладала в нем над холодным аналитическим мышлением.

Он был полон смелых идей и творческих замыслов, что, как известно, часто свойственно еще не окрепшему юношескому мироощущению. Малейший порыв вдохновения, нахлынувший вдруг от прослушивания какого-нибудь проникновенного музыкального произведения, от просмотра лирического фильма, а то и от иного ловко подмеченного живописного вида природы, казался тогда непреложным в своей исключительности чувств и самоценности переживания. Любовь к музыке соревновалась в нем с любовью к литературе, причем в основном к книгам философского, теологического и даже эзотерического характера. Сложно сказать, был ли здесь интеллектуальный снобизм или гордыня – скорее, страстная тяга к познанию и желание составить свою «онтологическую картину мира». Во всяком случае, Витя любил с друзьями пообщаться на разные возвышенные, нетривиальные темы и не упускал при случае блеснуть перед ними, ловко вплетая в разговор мысли или даже целые фразы, почерпнутые из недавно прочтенных книг.

Увлечение музыкой началось еще со школьных времен, когда отец организовал для него уроки игры на гитаре с одним знакомым преподавателем. Занятия гитарой вскоре принесли плоды, и через полгода Витя уже начал сочинять свои первые, пока еще незатейливые песни. С той поры ступил он на зыбкий путь многих, кто вкусил прелесть сочинительства. Это новое увлечение, переходя в страсть, накладывало постепенно отпечаток на его мысли, побуждая к довольно отстраненным размышлениям о метафизике творчества. Мнились ему минуты вдохновения, когда душа возносится к созерцанию иной, надмирной реальности, когда пропадает ощущение времени, и созидатель, он же демиург, сливается воедино со своей музой как пламенеющий страстью любовник, достигший своей долгожданной цели; виделись падения и прохождения через бездны, заканчивавшиеся ментальным опустошением, разладом различных его начал и, как следствие, – временным творческим бесплодием. Познавшему этот путь уже не обрести успокоение вне его, поскольку есть здесь что-то от посвящения, инициации, пробуждающей некие дремлющие силы, внутренние (а может, и внешние), которые требуют своего высвобождения, воплощения – будь то в звуках, в словах, в красках… (Как их назвать – музы или духи творчества?) На практике взлеты Вити не были такими запредельными, падения такими глубокими, – даже сколь-нибудь близко не приближались к границам, за которыми начинаются области малоизведанные и неустойчивые. Что-то препятствовало ему значительно погрузиться в глубины этих психических состояний. Быть может, сказывалось чувство здравого смысла, в формировании которого не последнюю роль сыграло родительское воспитание.