И она встала, ничего не сказав Люцу. С гордой осанкой и полностью отсутствующим лицом она ушла.

Люциус не стал бежать за ней и слёзно умолять её о прощении. Он понимал, что это глупо, и что Джулия просто так его не простит.

– Простите, ваше высочество, госпожа Тенерзи… Я совершил ошибку, – пробормотал вампир с уставшим лицом, вставая с мягкой травы.

Тенерзи вскочила и подбежала к нему.

– Господин Люциус! Вы ужасно обидели Джулию, но не думайте, что она вас не простит. У неё доброе сердце и широкая душа. Она понимает, что вы не со зла сказали это.

– Тенерзи права, – подошёл к ним Фолиуверд, – Мы знаем Джулию давно, видели её разную, и я могу поручиться, что она скоро простит вас.

– Прощение мне не нужно. Я просто не хотел её обидеть.

И Люциус, точно так же, как и Джулия, развернулся и ушёл. А вслед за ним полетела бабочка цвета сирени, что считалось большой удачей у эльфийского народа.

Остаток дня и Джулия, и Люциус провели каждый у себя. Никто из них не стал выяснять причину конфликта. Для них проще было каждому по отдельности остыть, чтобы ещё сильнее не поругаться. Джулии не хотелось, чтобы Люциус уходил, так как у неё проснулся так называемый «тётушкин» инстинкт – если сейчас он уйдёт, то совсем одичает и больше никогда не вернётся к своей семье. Люциусу же не хотелось расстраивать Джулию, так как, несмотря на бессмертие и ужасающую силу, она была ранимой женщиной, и такое оскорбление могло сильно запасть ей в душу. Поэтому, когда на Атлантиду опустилась ночь, Люциус робко постучался в комнату к Джулии.

– Входи, – послышался сухой и властный тон.

Люциус, всё ещё не переодевшись, вошёл к полураздетой Джулии, которая лежала под своим красным шёлковым покрывалом.

– Я хотел бы извиниться перед тобой. Прости, я сказал глупость, – говорил Люциус, и эти слова давались ему тяжело, поэтому он отвёл глаза в сторону.

Джулия молча смотрела на Люциуса, а затем подняла глаза на шедевр Караваджо.

– Знаешь, почему именно эту картину я повесила у себя в спальне?

– Почему? – недоумённо просил Люц.

– Хотя моя семья уже очень-очень давно отвернулась от бога, ещё раньше всяких энциклопедистов и коммунистов… Матушка с сёстрами всё же росли и впоследствии жили в окружении христианской веры. Она никак не могла исчезнуть из них жизни. Поэтому, пусть матушка и не уповала на бога, всё же говорила мне, что нужно быть милосердной. Говорила, что нам, самым могущественным существам, для которых сила не дар, а проклятие, остаётся только быть милосердными к простым смертным людям. Но… Я так много видела проявлений жестокости и злости, и мне каждый раз казалось, что и я должна перестать быть милосердной к этим злобным людям. И тогда отец мне сказал: «Люди стараются быть милосердными, чтобы обрести покой после греховной жизни, чтобы их бог смог простить им все грехи, которые они закрывают милосердием. Ты же, дочь моя, будь милосердной лишь потому, что знаешь, что такое – ценность человеческой жизни». А уже после того, как мы покинули людскую землю, я забрала с собой эту картину, чтобы каждый день помнить истину слов моих родителей.

Юноше трудно было понять желание Джулии, ибо он был совсем другого рода и типа. Конечно, основную суть он чувствовал, что людям и так хватает жестокости между собой, и нужно, чтобы хоть кто-то был милосердным к ним. Однако Люциус сам редко проявлял милосердие и оставался всё же в этом плане разборчивым.

– Не я возвеличила себя за счёт своих милосердия и силы, да и бессмертие здесь не причём, – продолжала Джулия, – Просто людям, отказавшимся от религии, всё же нужно во что-то верить и чему-то поклоняться. И вот они выбрали нашу семью, Бессмертное семейство… Чушь собачья.