«Юноши, если вы будете жить и учиться так, чтобы ваша научность не портила нравственности, а нравственность – научности, то получится полный успех в вашей жизни».[19]

В самом деле, какова будет научность, велика ли ей цена, если дух поврежден и сердце нечисто? Уважительное и вместе с тем далекое от превозношения отношение к науке привлекало к о. Нектарию духовных воспитанников из числа интеллигенции и ученых. Часто люди просто не могли поверить в то, что у старца нет не только университетского, но и вообще никакого образования. На недоумения он отвечал обычно: «Вся наша образованность от Писания».

И так – всю жизнь: между приумножением знаний, опытности духовной и сохранением простоты с оттенком юродства, которая удерживала его от того, чтобы хотя бы на минуту войти в роль старшего брата, не имеющего нужды ни в смирении перед Отцом, ни в покаянии. Когда в 1903 году братия единогласно избрала о. Нектария духовником обители и старцем, батюшка и на этот раз явился в собрание, в чем был застигнут – в разной обуви, и долго отказывался принять на себя возложенную на него обязанность «по скудоумию» и смирился с ней лишь за послушание архимандриту.

Дар пророчества считается не только одним из самых высоких даров, и не случайно апостол призывает ревновать о нем (см. 1 Кор. 14, 1), но и одним из самых нелегких для своих обладателей. Задолго до событий 1917 года в монастыре стали замечать, что юродство батюшки все чаще принимает характер «подсказок», смысл которых, однако, не так-то просто было разгадать. То вдруг он начинал ходить в халатике, из-под которого «светились» оголенные голени, то устраивал у себя склад из стеклышек, камешков и разных бросовых вещей со словами: «Это у меня музей».

Все это вспомнилось уже в 20-е годы, когда граждане стали безнаказанно ходить в присутственные места без чулок и без нижнего белья. А в Оптиной и в самом деле был организован музей, благодаря которому еще какое-то время удавалось спасать обитель от разгрома. Каково же было старцу, заранее знавшему об этом! Каждый день был для него приближением к той черте, за которой не будет прежней России.

Очень редко батюшка говорил открыто. В Оптиной сохранилось предание о его пророчестве: «1918 год будет еще тяжелее, Государь и вся семья будут убиты, замучены».[20]

Многих монахов ожидали этапы, лагеря, а некоторых – тюремные истязания и смерть за Христа. В 1923 году арестовали и о. Нектария. Но Господь уберег его для поддержки и утешения людей в годы гонений на Православие. По выходе из тюрьмы старец поселился у одного из жителей села Холмищи Брянской области. Люди съезжались к нему отовсюду. И в те годы, когда, казалось, все было потеряно безвозвратно, уверенно звучали его ободряющие слова: «Россия воспрянет и будет материально не богата, но духом будет богата, и в Оптиной будет еще семь светильников, семь столпов».[21] До конца 1920-х годов о. Нектарий держал молитву за Россию, за тех, кто жил в миру в постоянной опасности, и за тех, кто томился в заключении, за живых и усопших, за убиенных и пропавших без вести. Скончался он в 1928 году на чужбине, далеко от своей родной обители – «вне града».

А десятилетия спустя мощи преподобного Нектария были перенесены «домой», в Оптину. Внешний вид монастыря сохранял еще следы разорения, только-только началось восстановление храмов, и – будто антиминс на престоле – мощи святого были положены у основания поднимавшейся из руин обители. Новое поколение монахов, глядя на конец последних оптинских подвижников, обретало силы, для того чтобы понести трудности первых лет и страшное испытание, выпавшее на долю монастыря в 1993 году. В ту Пасху, через пролившуюся кровь монахов, новая Оптина вступила в наследство с прежней, претерпевшей поругание, видевшей изгнание и смерть своей братии. Трое насельников Оптиной Пустыни – иеромонах Василий, иноки Ферапонт и Трофим – стали участниками духовной вечери Господней.