Он не смотрел на меня, ни разу не взглянул, пока мы ехали сюда. Я выложил ему все, что случилось, кроме той части, где сам подстрекал ее. Не хотелось совсем пасть в его глазах. Кроме того, она же выжила, не так ли?

– С ней все будет в порядке, да? Правда? – Я шел за ним по коридору из линолеума в ее палату. Во мне было столько адреналина, что я даже не чувствовал своих ног.

– Лучше бы с ней было все в порядке, для тебя же, – прорычал он, смотря вперед. – В любом случае, что вы вдвоем делали там?

– Играли.

– Ты играешь с большим риском. Типичный Корбин, – он фыркнул.

При чем здесь риск? Я все равно всегда предпочитал сначала думать, а потом делать.

– Это хорошо или плохо? – спросил я.

– Если говорить просто, это неизлечимое состояние, развивающееся из-за слишком большого денежного состояния, огромного эго и свободного времени. – Он стянул свои кожаные перчатки. – Мы, Корбины, обычно бунтуем не просто так. Надеюсь, ты делал это не из-за желания убить сестру. Возьми себя в руки, дитя.

Это был самый долгий разговор, который у нас был за месяцы, может, даже за годы, поэтому я ухватился за его слова. Не то чтобы он постоянно игнорировал меня. Отец прекрасно следил, чтобы у меня были отличные оценки, я посещал все дополнительные занятия и все в этом роде. Он просто никогда особо не обсуждал это.

Вердикт пришел вместе со снимками рентгена. У Грейслин были сломаны две ноги и небольшой вывих позвоночника, что требовало хирургического вмешательства.

У нее также был диагноз – кусок дерьма.

Последнее не было медицинским постановлением, но все же правдой.

– Это он. Он сделал это со мной. Он толкнул меня, мамочка. – Как только подействовало обезболивающее, а ее ноги забинтовали, она, обвиняя, указала на меня пальцем, прищуривая свои темные глаза.

Впервые я искренне не знал, что сказать. Толкнул ее? Я пытался спасти ее, и она прекрасно это знала.

– Чушь! Ты побежала по краю и упала! – взволнованно сказал я. – Я пытался вытащить тебя. Ты почти оторвала мне руки. Вот, я могу доказать.

Я закатал рукава, поворачиваясь к отцу и Миранде и показывая следы, которые остались от Грейслин на моей коже. Они были красными, глубокими и воспаленными, уже начиная превращаться в шрамы.

– Ты пытался меня толкнуть, поэтому я защищалась. Ты хотел избавиться от меня. Ты сам так сказал. Тебе надоело делить внимание мамы и папы.

Это было именно тем, что сделала бы она. Я ненавидел, когда отец или Миранда обращали на меня внимание. Оно всегда было негативным или доставляло мне проблемы.

– Почему ты врешь? – Я не мог закрыть рот от удивления.

– Почему ты врешь? – она оскалилась. – Ты пойман. Просто признайся! Ты мог убить меня!

– О, моя маленькая голубка. Что этот монстр сделал с тобой? – Миранда уткнулась лицом в шею дочери, обнимая ее. Выглядело, будто она плакала, но я сомневался, что женщина была способна на это.

Я оглянулся вокруг комнаты, ожидая… Что именно я ждал? Что кто-то зайдет в комнату и спасет меня? В мире не существовало человека, который мог бы защитить меня. Я всегда знал это, но вдруг давящее ощущение моего одиночества образовалось у меня в груди, из-за чего стало трудно дышать.

– Вранье – выход для трусов, сын. – Пальцы отца крепко сжались на моем плече, как бы предупреждая меня не продолжать спор. – Признайся и прими последствия, как мужчина.

Он не верил мне.

Он никогда не поверил бы мне.

Ему только нужно, чтобы проблема замялась для него и Миранды, тогда не будет больше криков, ругани и пощечин.

Грейслин, несмотря на то что у нее не получилось все, что получалось отлично у меня, все равно была их любимым ребенком. Нормальным ребенком. Тот, который смеялся, плакал и зевал, когда другие зевали.