Года шли, малец рос худощавым, гибким, но удивительно сильным как телом так и духом. Черные волосы вечно растрепаны, если только наставницы не сбривали наголо, яркие карие глаза были внимательны и вечно насторожены. Ибо радости в приютских стенах не было, кормили плохо, детишки были вечно голодны и сильные забирали еду у слабых. Получали конечно за это, тут за любой проступок можно было отхватить не детскую такую порку, но все равно забирали. Доставалось и Ярому, с боем, но все же. Когда он начал давать отпор одиночкам, начали забирать толпой, но и тут мало кто уходил без синяков. Работникам приюта было безразлично, что там у детей происходит, приносили бы прибыль, а остальное не важно. Иногда дети гибли, кто то постарше мог и повеситься, кого-нибудь могли прибить в драке. Детей много и новеньких приносят часто, так что никто этим и не заморачивался.

К семи годам Яром уже стал ярым кулачником, правда это не сильно помогало. По одному к нему уже и не подходили. Другие дети, не агрессивные, могли бы и помочь ему, как и себе, но вот только Яром о помощи не просил. Хотя позови он и детвора пошла бы. Парень рос честным и справедливым, слабых не задирал.

В один обычный хмурый день Яром, получив свою порцию на раздаче в большом помещении служившим столовой, не успел дойти до стола и был перехвачен четырьмя парнями постарше, которые уже давно сбились в стайку и терроризировали остальных детей. Третий день они уже собрались забрать пайку Ярома, видать решили голодом заморить. Уж очень больно он отбивался, у всей четверки были синяки на лице и разбиты носы и губы. Сидящая за грубо сколоченными столами детвора в ожидании замерла. Они прекрасно понимали что сейчас произойдет, то же было и вчера, и позавчера. Еду будут забирать, чернявый будет отбиваться, но все равно останется голодом. Были и такие что желали помочь, объединиться чтобы дать отпор, но вбитый в подкорку страх, прививаемый самим местом, заставлял сидеть тихо и не выступать.

– Давай, – сказал старший из мальцов, крепкий и коренастый, на полголовы выше и пару лет старше, и нагло протянул руку.

Голод терзавший Ярома как с цепи сорвался, парень понимал, как понимает зверь, что если не поест сейчас, то сил отбиваться уже больше не будет. Мальцы, сами того не понимая, загнали парня в угол и не ведали еще, в силу возраста, что даже слабый и раненый зверь прижатый к стенке даст бой из последних сил. Но обида на этого мелкого не давала возможности отступиться. Да и завидно было парням, что бы их слушались приходилось угрожать и бить других малышей, а Яром даже говорил тихо, редко повышая голос и его слушали, и что более обидно, прислушивались к нему. Сильно не глуп был малец, очень сильно и всегда справедлив, что особо ценилось другими сиротами.

– Пошли февру под хвост, – огрызнулся малец, – Убью.

Оскалившиеся ватажники начали обступать Ярома со всех сторон, а главарь мерзко ухмыляясь хмыкнул:

– Кто кого еще убьет, твареныш. Давай или хуже будет.

*Другого шанса не будет*, – мысль проскочила в голове Ярома и утонула в волне злости, поднявшейся из глубины души. Голод звал в бой, организм требовал сил, ярость желала уничтожать. Сунув кусок черствого хлеба в рот, Яром швырнул тарелку с постной кашей в крайнего мальца, а другой перехватил деревянную ложку и прыгнул на предводителя. Главарь попробовал вскинуть руку и защитить голову, он уже привык что этот прыткий малец больно бьет именно в лицо, но скорости не хватило. Совсем чуть чуть, но не хватило. Свободной рукой Яром оттянул в сторону защищающую руку, а второй воткнул ложку в глаз, да с такой силой, что рукоятка ложки пробив глазное яблоко глубоко вошла в мозг. Приданной телом инерцией опрокинулся вместе со старшим и прокатившись по нему, вскочил на ноги разворачиваясь к оставшимся беспризорникам. Нападать из них никто не спешил, все с выпученными от страха глазами смотрели на дергающее в конвульсиях уже мертвое тело предводителя.