Дальше слушать я не стала. Слишком больно, слишком правдиво. Гадина бьёт точно в цель, как всегда. Сколько бы я не настраивалась на обратное, всё равно ранят её слова. Потому что права Верка. Во всем права. И в том, что я так и осталась беспризорницей, и в том, что ненавидит меня права. Я бы тоже ненавидела. И защищала свою территорию до последнего. Только я, в отличие от Верки, не склочничала, а просто убила бы.

— Катя! Смотли, сьто я нарисовал! — из детской выбежал заспанный Илюха в синей пижамке с барашками и со всех ног бросился ко мне. — Это папа, я, мама и ты, — протянул мне листок бумаги, с нарисованным детской рукой солнышком, домиком и четырьмя человечками, больше похожими на гусениц, чем на людей.

Но было в том рисунке что-то, чего не увидеть глазами, а лишь сердцем возможно. Какое-то тепло и радость. Чистота и детская непосредственность.

— Ооо… Очень красиво. Можно я возьму себе?

— Зачем? — светло-серые глазки уставились на меня с интересом.

— Повешу в своей комнате, — улыбнулась малышу, отчего его щёчки порозовели.

Интересно, Миша в детстве тоже так смущался?

— Холошо. Бели. А где мама?

Мама твоя на шабаше, зелье варит, чтобы меня со свету сжить. Разумеется, ребенку этого я не сказала, лишь пожала плечами и подхватила его на руки.

— Пойдём покушаем чего-нибудь.

— Да, что что, а покушать ты любишь. Только успевай холодильник продуктами забивать, — Верка подошла сзади, как обычно, бесшумно.

Если она снова начала вякать, значит, Миша ушёл. Взгрустнулось.

— Можно подумать, ты его забиваешь, — огрызнулась и сунула ей в руки Илюху. — Ребёнка своего лучше покорми, мамаша хренова.

— Мам, а сьто такое хленова?

— Никогда больше не повторяй это слово! Его используют только бездомные бродяги! — заорала на пацана и пролетела мимо меня вихрем.

Я вздохнула. Аппетит пропал совершенно, а вчерашний «разговор» с Мишей всё ещё чувствовался неприятным послевкусием.

Осознаёт ли он, что мне не бабки нужны были, когда подбила Черепа на очередное разводилово? Понимает ли, что я просто хотела доказать ему, что могу быть полезной?

Нет…

Скорее всего, для Басмача я всё тот же ребёнок, которого он подобрал с улицы и привёл в свой дом просто из жалости. Потому что сам таким был и ему также помогли. Для него я всего лишь проблемная подопечная, которой нужна помощь.

Для меня же он — центр Вселенной. Тот, без кого жить уже не смогу. Но как бы я не старалась, как бы не силилась показать ему свою любовь и преданность, всё зря. Все мои попытки дают обратный эффект.

Что ж, придётся всё же поднапрячься и поступить в институт. Нет, не потому, что я об этом мечтала. Потому, что так хочет Басмач. И я не могу его разочаровать. А потом может он и обратит на меня внимание, кто знает…

*****

А вечером сам Басмачев пришёл ко мне в комнату. Ворвался без стука, в общем-то, в своём стиле. Я от неожиданности даже учебник из рук выронила.

— Занимаешься? Похвально, — прошёлся к окну, отодвинул штору и замер, глядя куда-то вдаль. — Это лучше, чем с Черепом по гостиницам промышлять.

Я закатила глаза, но спорить не стала. Всё ещё бурлила во мне обида за те пощёчины. Не имел он права так меня унижать. Хотя где-то глубоко в душе понимала — ещё как имел. А если и нет, то ему плевать. Такой уж есть Михаил Басмачев. Правила устанавливает он один. Всегда.

Смотрела на него, ожидая, что дальше скажет и тихо млела от тех волн силы, что он излучал. Как всегда, строгий, обманчиво спокойный, даже ленивый с виду, но опасный, как хищник. В домашней одежде, что мне нравилось больше всего… Ему неимоверно шли джинсы и футболка из простой чёрной ткани, плотно облегающей рельефное сильное тело.