– Ты не ответил на мои вопросы! Как и когда я умру? И будет ли стоить эта борьба мне жизни?
– Какой ты всё-таки дотошный! Какая разница, как и когда ты умрёшь?! Ты всё равно к этому придёшь, можешь даже в этом не сомневаться! В чём угодно, но только не в этом! Двадцатью годами раньше или позже…, какая разница?! Здесь важно другое! Важно качество этой жизни! Важно, как ты её прожил: в удовольствии или в страдании! Пострадать рано или поздно всё равно придётся. Но тебе предлагаются удовольствия неисчерпаемые! Безнаказанные удовлетворения всех своих психических и психологических, чувственных и духовных аффектов. Смерть – это не наказание! Смерть – это только окончание одного из периодов для перехода на новый уровень. А вот какой будет этот уровень – это зависит от тебя сейчас. Либо ты и дальше идёшь по жизням под покровительством и с помощью своей команды, либо брошен в Пустоту на произвол Судьбы. Те Боги могут тебя использовать, но они не будут тебя защищать и покровительствовать тебе, потому что ты однажды, очень давно, предал их. Как ты хочешь уйти из этого мира: уйти красиво, с вершины власти, когда миллионы шудр будут проливать свою кровь, защищая тебя и твои идеи, или брошенным всеми, в социальной клинике, парализованный от инсульта, лёжа в обсосанной тобою казённой кровати? Так, как правило, умирают все, так называемые, «порядочные» людишки, которых использовали всю жизнь, и которые считают себя «добрыми и праведными». Они никому не нужны: ни здесь, на этой Земле, ни после своей никчёмной смерти. Это просто биоматериал для извлечения Божественного Эфира и Времени. Как там у Данте?.. И Штауфер, прикрыв глаза, вспоминая стихи, тихим голосом, но с какой-то угрожающей интонацией, начал их читать по памяти:
Их память на земле невоскресима;
От них и суд и милость отошли.
Они не стоят слов: взгляни – и мимо!»3
Затем он открыл глаза, в которых блеснул зловещий красный огонёк:
– Так как ты хочешь умереть, а, Гоппо?
У Хитлера нервно дёрнулся глаз:
– Конечно, в первом варианте! Но только вот как?
– Не беспокойся, друг мой, Адольф, – Штауфер опять стал называть его по имени, которое Хитлер носил в этой жизни, – это поражение не будет стоить тебе жизни. Мы не настолько глупы в своей жестокости и лицемерии, чтобы так подставлять своих. Этак лет через двести мы останемся без верных помощников. Своих солдат подставлять нельзя – запомни это! Во всяком случае, без крайней необходимости. Поверь мне, такая необходимость будет у тебя регулярно. Но вот с тобой лично, такой необходимости нет. Мы должны выполнять свои обещания неукоснительно. Поэтому, я обещаю тебе, что ты умрёшь своей смертью, в полном достатке, читая по утрам за чашечкой кофе в еврейской прессе проклятия в свой адрес и тихо посмеиваясь над этой человеческой глупостью. Мы выведем тебя из Игры вовремя, без всяких для тебя неприятностей. А также твоих ближайших сподвижников. Умрут ваши двойники, в последний раз одурачив своим видом весь этот дышащий ненавистью и местью мир маленьких и никчёмных людишек.
Хитлер опять задумался и, заложив руки за спину, глядя в пол, нервно забегал по камере. Это продолжалось минуты три-четыре, пока Штауферу не надоело на это смотреть: