В ночь с пятницы на субботу в доме Маккензи никто не спал. Мистеру Рочестеру Маккензи, главе семейства, нездоровилось. И это было впервые за достаточно продолжительное время, что не могло не встревожить все семейство. Их богатый трехэтажный особняк, возвышающийся на живописном берегу бухты Надежда на юге Англии, тревожно сверкал огнями всех окон. Этот свет мог бы послужить сигналом маяка для одиноких кораблей, оказавшихся в ночном океане, если бы не высокий забор, скрывающий дом от посторонних взглядов, а его жильцов от неописуемого вида красот природы, которыми они владели.

Старый родовой особняк, как и его обитатели, был полон загадок и тайн. Может, всему виной была скрытная жизнь семейства Маккензи или многочисленные легенды и мифы, окутавшие их родословную еще с давних времен, но жители южного Девона неохотно общались с ними и старались избегать. Это было не особенно трудно, так как сами Маккензи достаточно презрительно относились к людям, низшим по сословию.

Рочестер и его супруга Вивьен часто организовывали в своем особняке богатые приемы для избранных и самых знатных семей Англии, на которых, как правило, они представляли свои новые баснословно дорогие произведения искусства, приобретаемые в самых знаменитых музеях мира. Никто не знал, откуда у них было такое жадное стремление скрыть от широкой общественности лучшие творения великих художников и скульпторов, но ходили слухи, что даже сама Джоконда побывала в качестве трофея на одном из их приемов. Правда, временно, так как пропажа или подмена этого величайшего произведения Леонардо вызвала бы громкий резонанс в обществе, а Маккензи не любили лишней публичности.

– Роч, успокойся. Это всего лишь мышечный спазм, вызванный твоей вечной неуклюжестью. Если ты прекратишь метаться по комнате, изображая инфаркт, и дашь себе возможность передохнуть, то увидишь – все успокоится, – сказала миссис Маккензи, наблюдая из широкого уютного кресла, стоявшего у камина, за своим мужем, высоким, угловатым мужчиной лет сорока пяти, который бегал по комнате, как заведенный.

– Нет, нет, Вивьен. Это никакой не спазм. Давно я не ощущал этого чувства и уже забыл, каково это. Но, увы, его ни с чем не спутаешь. Говорю тебе, Виви, он возвращается.

– Прекрати! Слышишь? Соберись, слюнтяй. Как может возвратиться то, что кануло на дне? Рочестер, ведь это так? Ты видел, как это произошло, собственными глазами?

– Да, черт подери, к сожалению, видел! Видел вот этими своими глазами, – заскулил Рочестер и драматично закрыл ладонями лицо.

– К сожалению?! Ты сказал, к сожалению?! – зашипела от негодования его жена, ухоженная дама лет сорока, с пышной белокурой шевелюрой, собранной в витиеватую прическу, увенчанной старомодной заколкой, что делало ее образ историческим.

Она встала из своего кресла и подошла к Рочестеру. Глаза Вивьен сверкали молниями, когда она отстранила руки от лица мужа и поймала его блуждающий взгляд.

– Единственное, о чем ты можешь сожалеть, что не сделал этого раньше, как и полагалось, когда он был готов добровольно расстаться с жизнью. Ты позволил жалкому мальчишке потерять часть своей силы. Но если ты так опечален и это гложет тебя, ты всегда можешь присоединиться к нему и отдать медальон мне. Уж я-то о нем позабочусь, слюнтяй!

Она резко отбросила руки Рочестера, которые крепко сжимала в своих ладонях и добавила:

– Гнил бы сейчас в земле, если бы не я!

– Дорогая, ну о чем ты говоришь. Я благодарен, безумно благодарен тебе и никогда не забуду всего, что ты сделала для меня, – промямлил мистер Маккензи, подавленный такой вспышкой гнева жены.