– Так он что, сам раненый сюда приехал? – удивился доктор. Я кивнул. – Ну что ж, им нельзя не восхищаться, какая воля, не каждому это дано. И, видимо, вы ему очень дороги, поверьте, я знаю, о чём говорю.

Мне оставалось только согласиться, и всё рано я не мог успокоиться, переживания только нарастали, потихоньку, по чуть-чуть увеличивая беспокойство.

– Не переживайте вы так, уже всё закончилось. Вам надо отдохнуть, наверняка у вас был тяжёлый день. Я распоряжусь, вас устроят рядом с вашим другом.

Он с кем-то связался и попросил зайти, а потом снова повернулся ко мне:

– А знаете, у меня есть лекарство, способное вам помочь, – и хитро улыбнулся. Потом открыл шкафчик с разными пузырьками, достал пол-литровую склянку и стакан. Налил и протянул мне: – Пейте залпом и идите отдыхать.

Я повиновался, выпил содержимое в три глотка, мимоходом отметив, что это спирт. Отдал доктору стакан. Он посмотрел на меня заинтересованно и произнёс:

– Однако.

Тут вошла медсестричка и повела меня туда, куда сказал доктор.

Когда меня привели в бокс, я увидел в ряд четыре койки, а между ними маленькие раскладные столики. В принципе, больше ничего и не нужно. Я лёг на койку и, утомлённый этим днём и всеми переживаниями, вырубился мгновенно.

Проснулся я уже на следующий день. Открыл глаза. И подумал, что у меня похмелье. Потому что состояние было похожим: тяжесть в голове, вялость, открывать глаза совсем неохота. Вот, думаю, проснулся без будильника, сейчас пойду на кухню, выпью средство от похмелья и буду собираться на работу. Потом вспомнил все события прошлого дня и вскочил как ошпаренный. Сел на койку. Растёр руками лицо. Осмотрелся. Металлопластиковый бокс высотой два с половиной и длиной шесть метров был похож на контейнер для перевозки грузов. Посередине длинной стены, под потолком, окошко размером пятьдесят на тридцать сантиметров. Над каждой койкой на стене какие-то кнопки и несколько приборов неизвестного мне назначения.

Когда вчера завалился спать, никого не было. А сейчас на соседней койке спал Митрич с перебинтованной ногой и уже не бледный, а вполне себе здорового вида. А на следующей лежал ещё один пациент, практически весь перебинтованный.

– Наверное, ожоги, – подумалось мне. – Похоже, люди начали поступать.

И пока осматривался, ощутил цепочку на шее. Тут же схватился за неё и достал жетон «Бесконечности». Сначала радости моей не было предела, как будто нашёл очень нужную вещь, которую так долго искал. Но в ту же секунду пришло понимание ситуации, и меня прошиб пот и разочарование. Ведь если бы за зоной оцифровки переставали действовать законы и привязанность виртуального мира, то у меня не появился бы жетон, оставленный дома. И это та вещь, которая на данный момент является ключом для взаимодействия с полностью цифровой системой. И получается, это та вещь, которая в играх характеризуется как «уничтожить, потерять, продать невозможно». Из этого делаю вывод, что за зоной оцифровки пропадают способности и функционал игровой реальности, однако те, кто попал под оцифровку, продолжают оставаться оцифрованными и вернуться в реальный мир простым выходом из зоны, похоже, невозможно.

Я тяжело вздохнул. Может, учёные и попытаются найти эту возможность, но мне кажется, что всё-таки «реальным» стать нельзя. И я даже уверен, что учёные с большим рвением возьмутся за работу в этом направлении. Это же новые просторы, да ещё и, скорей всего, связанные с проблемами мозга, а сейчас это очень востребованная тема. А тут столько подопытных. Мне на миг стало страшно, и возникло желание срочно отсюда бежать, но я посмотрел на Митрича. Нет, я не могу его бросить.