– Все-таки стишками балуешься…

– А кто по молодости этим не грешит?

– Меня бог миловал.

– Сочувствую.

А через неделю состоялся слет. И прошел он еще интереснее, чем предыдущий. Потому что звездой слета стал новичок нашей команды. Он был лучшим в легкой атлетике, он же вывел нашу команду на первое место в ориентировании, а в туристической эстафете – на второе. Кроме того, успел поучаствовать в оформлении лагеря и выпуске отрядной газеты, и нам за это дали приз с формулировкой «за оригинальность и мастерство». И в конкурсе художественной самодеятельности все его номера были приняты на «ура». А поздним вечером к нашему костру, у которого он солировал, подтянулся почти весь лагерь, и гитара ходила по кругу, и до утра звучали душевные песни, и лучше всех пел, конечно, он.

Каждый из нас невольно сравнивает себя с окружающими. Встречая сверстника, в чем-то превосходящего нас, мы испытываем смешанное чувство ревности и зависти, корни которого лежат в природном инстинкте соперничества. С возрастом этот инстинкт ослабевает, но в молодости бывает очень острым. Образ конкурента с преувеличенными нашим воображением достоинствами болезненной занозой сидит в памяти. Подозреваю, что столь же острые уколы зависти испытывают женщины в обществе яркой красотки, нагло перехватывающей мужское внимание. Конечно, мужчинам это пережить легче, поскольку у нас есть больше возможностей сказать: зато! Зато у меня есть разряд по боксу, зато я закончил мехмат университета, зато поднимался на Эльбрус, зато имею публикацию в журнале. Да мало ли чем можно себя успокоить!

Однако это был не тот случай. Успокоить себя мне было нечем. А вот ему было чем, хотя он этого и не афишировал. Во время слета выяснилось, что у него есть и свои, весьма неплохие, песни. А впоследствии стало известно, что он кандидат в мастера спорта по плаванию и гимнастике и даже входил в молодежную сборную страны. Одно это могло убить самолюбие любого сверстника. Но и это, как оказалось, была лишь видимая часть айсберга.

Люди отзывались о нем по-разному. У девушек при упоминании его имени вспыхивали глаза. Сотрудницы постарше тоже не скрывали восхищения: «Комсомолец, спортсмен! Красавец! На гитаре поет». В мужских компаниях кривили губы: «Бабник». А его начальник как-то сказал: «Какой он работник? Да никакой!» Каждый видел в нем то, что был способен увидеть. А вот я не мог высказать конкретного мнения. И чем больше его узнавал, тем сложнее было это сделать.

Вообще-то говоря, я тоже считал себя личностью неординарной и имел для этого определенные основания. Внешне, хотя и не подходил под эталон брутального мачо, был высок, строен, спортивен. Кроме того, обладал логическим мышлением, неплохо подвешенным языком и чувством юмора, а также некоторым кругозором и запасом общекультурных знаний, почерпнутых из прочитанной в детстве литературы. Окончив московский институт с красным дипломом, получив весьма престижную специальность и нахватавшись верхушек столичной культуры, я был достаточно самоуверенным субъектом и привык свысока поглядывать на окружавшую меня провинциальную среду. Поэтому встреча с этим человеком, фактически моим сверстником, стала для меня чем-то вроде неожиданного и очень неприятного холодного душа. Я видел, что во многом проигрываю ему, и остро переживал свою, казавшуюся мне очевидной, неполноценность. Эта нетривиальная личность постоянно привлекала мое внимание, вызывая противоречивые чувства и эмоции. А впоследствии в наши отношения вмешались женщины.

Свободными вечерами одинокому холостяку бывает скучновато. В мужских общежитиях от природной и душевной непогоды избавляются традиционным способом. Но пьянство как развлечение не устраивало ни меня, ни его, и это нас сближало. Поначалу наше общение носило случайный характер. У каждого были свои дела, интересы, отношения с людьми – то, что называется личной жизнью. Но постепенно шапочное знакомство переросло в нечто вроде дружбы, с острым привкусом соперничества с моей стороны. Встречаясь в свободное время то в моей, то в его комнате, мы слушали музыку, вспоминали что-то из последних фильмов и книг, шутили, смеялись. У меня было много магнитофонных лент, собранных за студенческие годы. Это были многократно переписанные и не очень качественные записи концертов Высоцкого, Окуджавы и других бардов, но больше всего зарубежной музыки, начиная, конечно, с «The Beatles». У него тоже был магнитофон, и мы постоянно обменивались записями. До сих пор эти ленты, многократно склеенные, с осыпающимся магнитным слоем, в потрепанных картонных конвертах со старательно выписанными названиями песен и исполнителей, лежат на даче, на полке старого серванта рядом с видавшим виды магнитофоном «Маяк». На этих старых лентах с плывущим и пропадающим звуком хранится музыка самых любимых нами дисков тех лет: «Abbey Road», «Let It Be», «Imagine», «Deep Purple in Rock», «Machine Head», «The Dark Side of the Moon», «Look at Yourself» и многих других, так радовавших нас в те далекие годы. Их мелодии, ставшие классикой двадцатого века, уже давно оцифрованы и доступны на самой современной аудио- и даже видеотехнике, о чем мы когда-то и мечтать не смели, но все равно рука не поднимается выбросить эти трогательные свидетельства прошлого. Слишком много воспоминаний связано с ними.