Иннокентий, как мог, придумывал всё на ходу, но аккуратно, перебирая каждое слово, чтобы его выдумка звучала логично и убедительно как для Гориславы, так и для него самого.

– То, что с ней произошло ‒ не Смерть, это преображение, которого достойны далеко не все люди. Это иная форма бытия, в которое попадают благородные, добродетельные, милосердные люди, как твоя мама. Она продолжает находиться рядом с нами, как она и говорила неоднократно, хоть мы её уже и не видим. Но если постараться, то мы сможем почувствовать её присутствие. В ней живо и цело всё.

Каждое произнесённое слово всё больше оживляло Иннокентия, придавало ему сил, и он сам с охотой верил самому себе, добровольно погружался в созданную им же иллюзию и желал оказаться как можно глубже. Что же касается Гориславы… Из-за очередной бури отчаяния и уныния она не до конца сумела понять отца, некоторые слова с трудом восприняла, особенно «форма бытия» и «преображение». Поэтому девочка, нахмурив ещё более огненные из-за рыданий тоненькие бровки и погрузившись в себя, попыталась более простыми словами пояснить самой себе, что на самом деле случилось с мамой, перевести высказывания Иннокентия с взрослого языка на детский. Горислава понимала, что, несмотря на свою любовь к знаниям, которые содержатся и в книгах, и в окружавшем её мире, она ещё многого не знает, да и вряд ли узнает абсолютно всё, и в этот момент убедилась, что практически не обладает знаниями о Смерти и жизни.

– Мама особенная… – изредка и тихо всхлипывая, медленно и сосредоточенно проговаривала Горислава, боясь где-то ошибиться. – Она не такая, как другие… Она преобразилась, переместилась в другой мир, невидимый для нас мир… И продолжает жить, но мы и её не видим. Так?

Бедняжка взглянула мокрыми красными глазками с опухшими веками на Иннокентия, моля об ответе, обо всех развеянных сомнениях и о полноценном успокоении. Она жаждала избавления от пугавшей неизвестности, от кружившей голову путаницы и от треволнения, раздиравшего измотанное сердечко и заставлявшего душеньку дрожать, как живое теплокровное существо в лютый мороз.

– Именно так. При этом все мы проводили её так же, как остальных, так как того требуют наши традиции и правила этики. Но они не знают, что твоя мама не такая, как все, что её судьба распорядилась её жизнью иначе, оказалась более благосклонной к ней. Её тело и душа останутся целыми, в отличие от тел тех, кто лежит там и там (он снова показал на другие могилы). Да и, честно говоря, в этой деревушке все очень недалёкие и глупые. Живут только сплетнями, новостями из газет и телевизоров и нелепыми статьями из журналов, а развиваться, узнавать что-то новое самореализовываться, становиться лучшей версией себя не хотят. Все их мысли грязные, и говорят они безобразно. Жаль этот народ…

На этот раз, придя немного в себя, Горислава улавливала и понимала каждое отцовское слово, старалась запомнить каждую частичку информации, каждую секунду их разговора. И она испытала ещё большее восхищение своим любимым человеком.

– А ты как об этом узнал? О том, что мама отличается от всех? Я имею в виду, что с ней такое произойдёт.

– Она сама мне поведала в ту самую ночь, незадолго до того, как ты пришла тогда к нам, вся перепуганная. Долгое время боялась рассказать мне, так как знала, насколько сильно я её люблю. Но всё же отважилась, когда почувствовала, что вот-вот произойдёт это преображение, и дальнейшее замалчивание было ни к чему. Разумеется, я был поражён, не мог поверить. И тогда плакал, и сейчас плачу вместе с тобой… Я не хотел отпускать неотъемлемую часть нас. Но что тут можно было сделать? Но, помнишь, она пыталась утешить нас тем, что она не покинет нас совсем, а будет так же рядом. Тем не менее, для меня эта новость оказалась большим и горьким ударом.