И тут приехала мама. Не папина, конечно же, а моя. Племянница аристократа, Жанна Корибельская… – Меня передёргивает. Кругом Корибельские. – Её двоюродный брат, я слышала от мародёров, высоко поднялся, мэром стал… – Значит, Эжен Корибельский – троюродный брат Свеньи. Ладно, не такое серьёзное родство. – У мамы деньги были – она столичная девочка, столицы война почти не коснулась. Потому папа её особо в денежном плане и не интересовал. Она приехала погостить, на всё кругом смотрела с брезгливостью, всех кругом считала деревенщиной… Да и вообще, не могла понять, зачем её дядюшка с семьёй живёт в нашем городе, когда мог бы давно переехать в столицу.

Мама болела перед этим – тяжело болела. Знахари посоветовали отправить девушку на лето на свежий воздух, подальше от столичной пыли. Вот родители её и схватились за возможность сослать дочь к дядюшке. То, что недавно была война и живут все не пойми как, мало кого интересовало – зато какой воздух, какая природа!..

Воздух ли, природа ли, но слабость, особенно по вечерам, у юной Жанны случалась. Тогда и пригласили Корибельские аптекаря, в очередной раз, когда племянница слегла с головной болью, – авось подскажет чего-то, принесёт зелье. Папа, совершенно по своей воле, взялся её постоянно навещать, без оплаты – просто чтобы узнать, как прекрасная Жанна поживает и себя чувствует. Так, неделя за неделей, выяснилось, что мама ждёт ребёнка.

Я не знаю, была ли у них взаимная любовь, был это с маминой стороны просто интерес, или он её уговорил, что это такой метод лечения… Как бы там ни было, но у папы был серьёзный плюс по сравнению с другими мужчинами округи: он не носился как угорелый, пытаясь поднять город. А перед мужчинами столицы его плюсом было то, что дядюшка не препятствовал общению девушки с аптекарем. В столице-то её укрывали от кавалеров – понимали, что в основном всё там пахнет браком ради денег…

Когда Жанна Корибельская внезапно вышла замуж за аптекаря Вильского, пусть и порядочной семьи человека, с постоянным доходом, но уж никак не аристократа… и притом никого не позвала на свадьбу, тихонько заглянув вечером в церковь и признавшись, что ждёт ребёнка, а потому позвольте искупить грех, отче, помогите выйти за будущего отца замуж… словом, когда поднялся такой скандал, из столицы приехали Жаннины родственники, высказали ей всё, что думают, а потом лишили наследства, и дядюшке запретили помогать племяннице и её семье ну просто категорически – а заодно и сами отказались иметь с ним в дальнейшем дело, ведь дядя-Корибельский допустил связь Жанны с каким-то там аптекарем!..

А Жанна Вильская вначале чувствовала себя очень счастливой – сделала всё не так, как от неё ждали, доказала, что будет, если столичную девочку отправить на лето в глушь, – а потом её невзлюбила свекровь, моя бабушка. Папа до этого был любимый сын, и не просто любимый, но любящий, – а теперь он стал чужой, чей-то муж, совсем не мамин сын…

Я не в курсе, что там было дальше, в деталях. Папа знал, что мама и бабушка враждуют, но абсолютно не принимал всерьёз… До тех пор, пока бабушка не принесла маме какую-то полезную настойку – якобы перед родами самое то, – и у мамы не начались тяжёлые, болезненные схватки. Папа старался, как мог, но спасти любимую жену не вышло – зато спас меня и, пожалуй, на всю жизнь возненавидел. Сам понимал, что неправ, постоянно говорил: «Свенья, ты совершенно не виновата, что мама умерла, я очень рад, что спас хотя бы тебя…», но, очевидно же, убеждал себя сам.

Настойка бабушки, по папиным словам, только ухудшила ситуацию с маминым здоровьем. Папа долго не верил в это, отказывался верить сам себе, хотя и знал, прекрасно знал, что мама незадолго до смерти что-то приняла из её рук… Бабушка вынянчила меня, и я её любила, да и она любила меня тоже: я теперь была дочерью её сына, а не какой-то Жанны, ведь никакой Жанны уже нет… Но я подросла, и бабушка, в ходе приступа нежной, видимо, ко мне любви, проговорилась: «Ох, как хорошо, что я свела твою мать в могилу!..»