Среди телеоператоров был отмечен муж Лариски с труднораспознаваемой на слух фамилией (в ней слышалось что-то древесно-стружечное), которому достался утешительный диплом 3-й степени. Его жена, вышедшая на сцену вместо супруга, была готова прыгать от радости до потолка. На сцене ее мини-юбка казалась еще короче и трепетала, как знамя соревнований, поднятое на флагштог, скандально обнажая черные стринги и стыдливо-бледные, еще не тронутые загаром девичьи ягодицы.

Чалый тихо застонал.

В конкурсе представителей печатных СМИ неожиданно отличилась Дарья Денисова, отхватившая диплом 2-й степени с прилагаемыми к нему дензнаками. Скромненько так, ничего не скажешь, подумалось ему. Но одета журналисточка была так себе, без изысков и провокационных намеков: черный низ – белый верх, брючки – водолазочка с каким-то неприметным кулончиком. Кажется, он поторопился, отдав ей пальму первенства в «конкурсе красоты».

Заметно разочаровала его и сестра Екатерина, уточкой подошедшая за наградой в пафосной номинации «Пропаганда духовных ценностей» (слишком уж бросалась в глаза ее широкозадость, прозрачно намекавшая на постоянную угрозу эсхатологического торжества плоти над духом) и как-то чересчур заискивающе поцеловавшая руку митрополиту, сменившему на сцене губернатора.

– С такой жопой только духовные ценности пропагандировать, – хмыкнул Чалый.

Затем настал и его звездный час. Балмазов вручил своему верному пиар-оруженосцу поощрительный подарок за победу в самой железобетонной номинации – «Законность и правопорядок».

Михайлов вдруг почувствовал дуновение легкого сквознячка зависти и сердечный укол от чинимой на его глазах несправедливости. Дайте, дайте мне премию и какой-нибудь хоть самый завалящий, отпечатанный на ксероксе диплом, тоскливо думал он, я тоже хочу стать лауреатом и вуалехвостом! И хотя само по себе лауреатство и даже его денежный эквивалент ничего или почти ничего для него не значили, ему необходимо было хотя бы изредка ощущать свою востребованность, к чему-то причастность. Если к сорока годам ты не сколотил состояние, не сделал карьеру или хотя бы не стал профессионалом в своем деле, заняв, к примеру, первое место в городском конкурсе пожарных или слесарей-сантехников, то спрашивается: чем ты занимался все эти годы?

Действительно – чем?

Каждый божий день, как Гамлет, принц датский, он спрашивал себя: «То be or not to be?» – только этим. Сомнительное утешение, не имеющее ни смысла, ни резонов, ни оправдания. Конечно, в этом неотступном поиске вечно ускользающей истины он не одинок. Камю, к примеру, считал, что решить, стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить, значит ответить на фундаментальный вопрос философии. По мнению Юнга, основной для человека вопрос в том, имеет ли он отношение к бесконечности.

Но это лучшие умы человечества, а не его утлый, бедно оснащенный умишко. Поэтому все у него как-то сразу не задалось и духовные поиски закономерно зашли в тупик. Бог есть. Наверное, есть. Однако попытка понять, имеет ли Он замысел о человеке всегда заканчивается неудачей и наталкивается на молчание, которое каждый из нас волен истолковывать по-своему. Невольно закрадывалось подозрение, что на самом деле все гораздо проще. Для него проще – если уж говорить начистоту. В последнее время обострения гамлетовского недуга случались с ним все чаще – и перед поездкой в Иерусалим, и в самом Иерусалиме, где он мурыжил себя особенно рьяно и безжалостно. Так «не быть» ему не хотелось еще никогда.

Он всегда и везде был чужим – и в «православном пуле», и в тюремном, и даже в журналистском сообществе, к которому номинально принадлежал. Здесь ему была уготована участь статиста, вынужденного довольствоваться ролью без слов. Но, как гласит старофранцуская народная мудрость (не факт, что она родилась не в бедной редакторской голове), не всяк тот, кто скрывается за кулисами, серый кардинал…