Бернаут Виктория Побединская
ПЛЕЙЛИСТ
Nessa Barrett feat. JXDN – «La Di Die»
Roses & Revolutions feat Weathers – «Dancing in a DayDream»
TobyMac feat. Capital Kings – «This is not a test»
Niall Horan – «Nice To Meet Ya»
Mikolas Josef – «Lalalalalalalalalala»
The Afters – «Shadows»
The Afters – «Live On Forever»
Fitz and The Tantrums – «I Just Wanna Shine»
David Fanning – «Breathtaker»
Chance Pena – «Roll Your Eyes»
Vide – «Top of the World»
The Zombies – «Time of the Season»
И специально для Лили:
Taylor Swift – «Wildest Dreams»
Пролог
В коридоре ратуши было невероятно жарко. Я подошла к окну, распахнула его, но лишь впустила внутрь поток раскаленного воздуха. На ручке остался влажный след от моей ладони, и я незаметно вытерла руку о край белого платья. Когда-то оно принадлежало моей бабушке. Кэсси, моя соседка по комнате, перешила его, превратив из рухляди в, как она говорила, «винтажный шик», правда, теперь я жалела, что согласилась на ее провокацию. Воротник-стойка давил на горло, и из-за этого мне еще сильнее казалось, что нечем дышать.
За окном послышался чудовищный рокот – такой громкий, что стены мэрии едва не задрожали. Еще их здесь не хватало!
– Волнуешься? – спросил он так, будто не его жизнь должна была измениться в мгновение ока.
– Нет, – ответила я и нервно покачала головой.
Депортация, конфискация имущества, пять лет тюрьмы и двести пятьдесят тысяч штрафа. Сущие пустяки. Разве о таком стоит волноваться?
Я попыталась сосредоточиться на рисунке напольной плитки, чтобы хоть как-то успокоиться, а потом перевела взгляд в сторону. Из-под черных штанин моего будущего мужа торчали мотоциклетные ботинки. С оранжевыми полосками. Боже, какой ужас. Спасибо, хоть шлем снял, подумала я.
Двери зала распахнулись. Он протянул руку, словно говоря: «Пора». Я не хотела давать свою, но повиновалась. Наши пальцы переплелись.
– Леди и джентльмены….
Работница мэрии оглянулась, но, не увидев никого за нами, продолжила:
– …Мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями…
Ее слова медленно тонули в моей голове, точно в вязкой карамели. Что я делаю? Что я делаю? Может, еще не поздно сбежать? Как Джулия Робертс в том старом фильме.
– Является ли ваше желание вступить в брак честным, искренним, свободным и хорошо обдуманным?
Нет!
Нет, нет, нет!
– Да, – ответил он.
– Прошу ответить невесту.
Я сглотнула. Потому что разве могла я неделю назад представить, что окажусь сегодня в этом зале? Да еще и рядом с человеком, для которого представления хоть о какой-то морали не существовало в принципе.
Его звали Бланж. То ли потому, что франко-канадскую фамилию никто выговорить не мог, а может, из-за белой пряди на виске, потому что «blanche» означало «белый, чистый, незапятнанный». Как Божья совесть. Вот только у Реми Беланже ее не было вовсе. Увы, мне приходилось наблюдать, на какие подлые вещи он способен. Но сюда меня привел совсем не страх.
– Прошу, повторяйте за мной. «Я, Реми…» – Женщина запнулась и застыла, приоткрыв рот, не в силах выговорить фамилию.
– Беланже, – обреченно подсказал он.
Боже, кто вообще выходит замуж в двадцать?
– «…Беру в законные жены Жаклин Эванс».
Я повернулась, чтобы посмотреть на него еще раз, словно хотела надышаться перед смертью, борясь с желанием оттянуть воротник, чтобы впустить под ткань плотного платья хоть немного воздуха. Ни один мускул на его лице не дрогнул.
– Согласны ли вы быть вместе в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?
– Да.
Все остальные слова расплывались, как в тумане. Было жарко и душно. Сердце отчаянно колотилось; казалось, еще немного – и я завою.
На моем безымянном пальце появилось кольцо. Простой ободок из белого золота. Надо же! Можно было обойтись и подделками.
– Властью, данной мне штатом Калифорния, объявляю вас мужем и женой.
И где-то здесь, между фразой «Можете поцеловать невесту» и приближающимся лицом Бланжа, я не придумала ничего лучше, чем картинно упасть в обморок.
Глава 1. Наш первый поцелуй
Две недели назад
Кто бы мог подумать, что эта долгая история начнется всего лишь с ботинок для гольфа, которые я случайно обнаружила под кроватью мистера Моралеса, когда убирала комнату? Обычно постояльцы дома престарелых подобных вещей не хранят: правилами запрещается, и, будь я хоть чуточку умнее, я бы задвинула их назад, за пыльную коробку, или, следуя инструкции, заявила о нарушении правил проживания, но Бог мозгов явно мне недодал.
Именно эти ботинки и послужили причиной драки. Потому что были украдены. Мистером Салазаром, восьмидесятитрехлетним бывшим пехотинцем. Пропажу обнаружили сразу двое: сам мистер Моралес и старшая медсестра, чернокожая Рита, наводящая ужас на всех постояльцев дома престарелых одним своим видом.
Если вы никогда не видели, как могут подраться двое пенсионеров, один из которых привязан к стойке с капельницей, и двухсотдвадцатифунтовая медсестра, то вы жизни не нюхали, скажу я вам.
– Прости, Джеки, но ты же понимаешь, что кто-то должен понести наказание. А у тебя ни медицинского образования, ни семьи, ни детей, да и срок договора уже истек.
Я повесила на плечо сумку с небрежно засунутым внутрь халатом, который мне больше не понадобится, толкнула дверь и вышла на улицу. Прикрыв рукой глаза, стянула сумку с плеча и по привычке кинула ее на единственное место, не тронутое закатным калифорнийским солнцем, но она с глухим стуком упала на пыльную землю.
– Они что, еще и лавку передвинули?!
С тех пор как я устроилась сюда, этот закуток успел мне полюбиться: здесь можно было хоть на десять минут перерыва скрыться от запаха сигарет, что вечно тайком, словно школьник, курил мистер Моралес, от зеленых волос миссис Мэйпл и хлюпающего, булькающего кашля новенького старичка, имя которого я все время забывала. Они были как дети. А теперь мне придется отдать их на усыновление кому-то еще…
Я наклонилась, отряхнула от пыли сумку и уселась в тень, прикрыв глаза. По руке, все еще сжимающей телефон, прошла вибрация.
– Джекс?
Голос мамы тонул в шуме дороги и сигналах автомобилей. Вероятнее всего, она возвращалась домой из отеля «Марриотт», в котором вот уже два года работала уборщицей. Обычно мама звонила мне по двум причинам – чтобы пожаловаться или чтобы попросить денег. Иногда по обеим сразу. Поэтому, пока она не начала развивать один из двух возможных сценариев, я произнесла:
– Меня уволили.
На том конце повисла тишина. Думаю, любая другая мать спросила бы, что случилось, может, даже предложила бы помочь, но это был не совсем наш вариант, поэтому я пояснила сама:
– На нашу смену поступила жалоба. А Дороти работает на двадцать пять лет дольше меня, так что нетрудно догадаться, на кого из нас двоих пал жезл правосудия.
– Очень жаль, милая.
Я улыбнулась. Мама редко называла меня так. Наши отношения вообще сложно было назвать простыми. Но другой матери у меня не было, так что и за то, что есть, я старалась быть благодарна.
– Мне тоже.
По большей части из-за того, что я потратила последние несколько получек на новую камеру, и пока она явно не окупала вложения. Ведь вместо того, чтобы в свободное время снимать украдкой неподдельные чувства, парящих птиц или солнце, садящееся над виноградниками в долине Напа, я фотографировала детские праздники и бюджетные свадьбы в Пасадене. Потому что за это платят. Да, перед вами одна из тех дурочек, что приезжают завоевывать большой город, но в итоге просто в нем растворяются, словно сахар в стакане с горячим американо.
– Смотри куда прешь! – вскрикнул кто-то и резко просигналил. Двое водителей, едва не столкнувшись, открыли окна своих машин и затеяли шумную перебранку. Где-то смеялись подростки. От асфальта шел пар. А всего в паре десятков улиц отсюда очередная красотка, мечтающая повторить путь Грейс Келли, получала очередной «Оскар», «Грэмми» или подписывала завидный контракт.
Кажется, это единственный город, который может вознести на самую вершину и с таким же энтузиазмом утопить. И мне грозило скорее последнее. Я понимала: если не найду деньги на следующий семестр, то год учебы в университете просто пропадет зря, а вот этого я никак не могла допустить, так что светило мне лишь одно – все лето перебиваться случайными заработками в какой-нибудь вонючей забегаловке, бегая от стола к столу и надеясь, что сегодня никто не шлепнет тебя по заднице. Потому работа в доме престарелых мне и нравилась. Тихо, спокойно, никаких пьяных обнимашек и неудачных подкатов. Еще и платили хорошо.
Желудок скрутило. Интересно, если у меня разовьется язва, я смогу подать на мистера Моралеса в суд за причиненный моральный ущерб?
– Джекс, ты здесь?
– Да, мам.
– Я хотела спросить про твой депозит, помнишь? Не могла бы ты… – На том конце раздался тяжелый вздох. – Машина сломалась. А этот пройдоха Грег Лоусон просит за ремонт восемь сотен.
– Сколько? – вырвалось у меня. – Восемь сотен за пикап? Да за него как за металлолом и то дадут в два раза меньше.
– Джекс, ты же знаешь, что здесь без машины никак.
Я знала. Знала, но не хотела принимать, что в ближайшие десять минут мои кровно заработанные четыреста баксов, которые я только сегодня получила как компенсацию при увольнении, уйдут на ремонт этой развалюхи.
– А что Норман? – Разговоры о маминых мужиках всегда были для меня табу, но в этот раз я не смогла сдержаться.
