Он смотрел с упреком. Теперь не Воин, а старший брат, недовольный поведением глупой младшей сестры.

– Они ведь не люди, Бернарда.

(Первый раз по имени?)

– Знаю…

К горлу подступили слезы.

– Тогда на что ты надеешься?

– Не знаю. На чудо?

Слезы стало тяжело сдерживать. Приходилось упрямо смотреть в стакан.

Мы молчали долго. Каждый думал о чем-то своем. И впервые в этой тишине было комфортно вдвоем. Оказывается, Баал умел не осуждать любовь, умел понять, каково это – быть одному… скрывать чувство от чужих глаз.

Интересно, что же стало с его женщиной?

– Ее звали Ирэна, – вдруг сказал Регносцирос после длительной паузы – и я удивленно вскинула на него глаза. Но он больше не смотрел в мою сторону, он смотрел на огонь. Долго. И больше так ничего и не добавил.

Прошло несколько минут. Когда стало ясно, что полной версии этой истории мне не услышать, я решила, что пришло время уходить.

– Мне жаль, – прошептала я и отставила стакан. – Спасибо тебе за пойло и за десять минут. Теперь я могу «валить отсюда».

Баал повернул ко мне лицо. И впервые появилось чувство, что мы больше не враги. Может быть, не друзья, но точно не враги. Если раньше мы стояли лицом друг к другу, то теперь смотрели в одну сторону, как и должно быть в команде.

– Я пойду.

Он кивнул. А я, скрывая неловкость, добавила:

– И так как я не умею ломать кости, то ты заходи, я налью тебе яду. Или чего-нибудь вонючего, чем можно нанюхаться.

Уходя, я думала о том, как сильно может изменить лицо один лишь намек на улыбку.


Несмотря на то, что общение с Баалом, в целом, удалось и появился шанс на более-менее мирное сосуществование рядом, разговор о Дрейке все же разбередил душу.

Начальник так и не появился…

Не зашел, не позвал никуда, не дал о себе знать, ни словом не обмолвился про последнее задание. Не злился ли на то, что я наворотила в спортзале? Прослышал ли о том, что я по ошибке попала в мужскую душевую?

На душе было скверно из-за того, что мы совсем перестали общаться вне работы. Неизвестность происходящего вгоняла в слезы. Чувствуя на сердце тяжесть, я молча вышла из спальни и прошла в гостиную.

Клэр сидела в кресле, вышивала очередную салфетку. Смешарики расположились на ковре перед телевизором: смотрели какой-то боевик. Сидение перед большим экраном в последнее время стало их любимым занятием. С жадностью глоталось все: фильмы, кулинарные программы, ток-шоу, викторины и даже рекламы. Когда Клэр пыталась переключить канал, раздавалось дружное «Не-е-е!», и ей приходилось переключать обратно. По ходу разворачивающего действия на экране на ковре то и дело появлялись различные вещи: таким образом Смешарики учились перевоплощаться в новые предметы. Возникали ножи, пистолеты, пузырьки с лекарствами и даже бензопила какого-то маньяка. Клэр оторвалась от вышивки, посмотрела на нее и покачала головой.

Ганька, растянувшись оранжевой пушистой пружиной, валялась в соседнем кресле. Миша хрустел кормом где-то внизу.

Я какое-то время постояла в дверях и уже решила вернуться в спальню, когда Клэр вдруг заметила меня.

Видимо, мое лицо отражало душевное состояние, потому что она тут же отложила салфетку на подлокотник и поднялась с кресла.

– Дина, что случилось? Что-то плохое на работе, да? Ты расскажи, не молчи… вместе-то все равно проще…

Неподдельное волнение в глазах и участие в голосе сыграли решающую роль – неожиданно для себя я разрыдалась. А после, под бутылку вина, которую в знак благодарности за спасение Халка принесла Шерин, рассказала Клэр про неразделенную любовь к собственному Начальнику и про те преграды, что встали у нас на пути, не боясь ни того, что повариха проболтается, ни того, что эти знания ей как-то навредят. В конце концов, не государственная это тайна… любить мужчину, пусть даже такого, а вот носить все печали только в себе стало попросту невозможно.