Когда проезжаем мимо университета, в который хотела поступить, из легких вырывается непроизвольный стон. Никогда мне его не видать…

– Умираешь? – мужской сарказм раздражает уши.

– На ваше несчастье, нет, – съеживаюсь я, обрастая защитными иголками.

– Это хорошо. Дождись, как приедем. А там…

– А там разрешаете умереть? Вы слишком жестоки…

– Правда? А как же мое доброе сердце? – не перестает забавляться, когда мне до тошноты плохо.

– Вероятно, когда-то оно и было таковым, но вы испортили его.

– Я? А может это окружающие, которые вечно испытывали его?

– Вам виднее.

– Однозначно. Повезло тебе, что ты не станешь женой жестокого человека, как я, да?

От его сарказма внутри все переворачивается. Зачем он так? Знает ведь, что ненавистный жених Арсен и в подметки ему не годится. Я и сама это знаю.

– Мне не везет в принципе. Я – не вы.

Кажется сразу после рождения меня окунули в банку с черной краской, и с тех пор светлой полосы в жизни не предвидится.

– Думаешь, я везунчик?

– Судя по тому, что вы имеете сейчас в жизни – да.

– А что я имею? – с вызовом спрашивает, сильнее сжимая руль.

– Многое… Вы и сами прекрасно это понимаете.

Автомобиль тормозит на светофоре, и мужчина поворачивается ко мне:

– Нет, не понимаю, – жестко сверлит взглядом. – А ты ничего не знаешь обо мне, девочка, кроме той видимости, что перед глазами.

Эмоции берут вверх, и я не могу молчать:

– А что знаете вы обо мне? Мои слова – это лишь слова, которые не трогают вас, влетая и вылетая со свистом из ушей. Вы никогда не прочувствуете, какого это быть вещью отчима, который сгрызет меня, как только я заявлюсь домой. Выкинет меня к Арсену, ужасному озабоченному человеку, и я даже подумать боюсь, что он будет делать со мной…

– Так перестань быть вещью, Алина.

Он сказал это так, словно я сама выбрала для себя эту роль. Словно сама виновата во всем. Он ничего не понимает… От обиды голос начинает дрожать:

– Пока я в их власти – это невозможно. Они жестко подавляют меня, не предоставляя другой роли, кроме чего-то покорного и безвольного. Каждая моя выходка или слово против грубо пресекается.

Я машинально провожу рукой по ключице, где до сих пор виднеется розоватый след от ожога.

– Родимое пятно? – замечает Павел мой жест и хмурится, предугадывая собственную ошибку.

– Да. От отчима, – с болью усмехаюсь я. – Я не помню, что так взбесило его, но под рукой была кружка с горячим чаем, который выплеснул на меня.

– Это правда? – на соседнем кресле повисает напряжение.

– Я не создана, чтобы врать, Павел Андреевич, – устремляю на него открытый честный взгляд. – У меня это слишком плохо получается. Почему вы не верите мне?

– Априори все поддаю сомнению. Вот такой я человек, приятно познакомиться, Алина.

Загорается зеленый, и машина трогается с места.

Я грустно усмехаюсь, переводя взгляд на стекло, через которое вид города-мечты дразнит своей недосягаемостью. Здесь я хотела полной грудью вдохнуть кислорода, который вечно перекрывали мне, именно здесь я мечтала распустить крылья, которые регулярно подрезали, жаждала учиться, потом работать… Но хлесткая пощечина судьбы развернула меня восвояси, отрезвляя пьяную от несбыточных грез голову.

– Отчим не разрешает мне учиться, – почему – то решаю поделиться я. – Считает это вредным и бесполезным делом.

Я выговорюсь и мне станет легче? Не думаю…

– Серьезно? Обычно бывает наоборот, – опирается на собственный опыт Павел.

– По мнению моего отчима, лучше нарожать кучу детишек мужу и работать на него. Для этого образования не требуется.

– Действительно не требуется, – нахмурившись, повторяет мужчина. – А куда хотела поступить?