– Старший политрук Браслетов, – представился он. Рука притронулась к моей ладони и сейчас же выскользнула.

Я приказал батальону разойтись, и бойцы побежали по квартирам ближайших опустевших домов за вещами, чтобы перебраться в школу.

Браслетов отвел меня в глубь двора. Мы остановились между двумя столбами, где когда-то была натянута волейбольная сетка.

– Последнюю сводку слыхали, капитан? – спросил меня Браслетов почему-то шепотом.

– Да.

– Что вы скажете об этом? Что будет дальше? – Он зябко поежился и потер руки, ища у меня сочувствия.

Я поглядел на его маленький женственный рот, на тонкие дуги бровей и ответил почти небрежно:

– На фронте достаточно войск, чтобы задержать противника. Это меня волнует меньше всего. Меня тревожит положение в батальоне, товарищ старший политрук.

Судя по всему, капризный и тщеславный, Браслетов, должно быть, не терпел замечаний и сейчас оскорбленно вспыхнул, щеки покрылись розовыми пятнами.

– Что вы имеете в виду? – спросил он.

– Командир пал духом, вы по целым дням пропадаете бог знает где. Люди предоставлены самим себе. И это в такой-то момент! Восемь человек до сих пор не явились. Где они? Дезертировали? Их не видят в батальоне четвертый день.

– Подумаешь! – воскликнул он решительно. – Армии гибнут, а вы – сбежало восемь человек. Ну и черт с ними, коль сбежали! Такие в трудную минуту не надежда.

– Что вы болтаете? – сказал я, оглядывая его. – Комиссар называется!..

Браслетов опять побледнел до прозрачности, еще ярче обозначились дуги бровей под козырьком фуражки.

– Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне! – Побледневшие губы его трепетали, белая полоска подворотничка врезалась в шею. – Я вам… Я вам не подчиненный…

– Нельзя ли без истерик, комиссар? – попросил я и пошел к зданию школы. Браслетов молча следовал за мной.

В кабинете директора – «нашем штабе» – майор Федулов собирал в чемодан свои пожитки.

– Ну, капитан, желаю тебе удачи от всей души, честное слово, – заговорил Федулов. – Канцелярии при мне нет, печати тоже. Один список личного состава и аттестат на питание. Питаемся мы в ближайшем подразделении ПВО. А то и так, по случаю…

– Не явилось восемь человек, вы знаете об этом? – спросил я.

– Знаю. – Майор улыбнулся примирительно и по-свойски. – Придут. Вот пронюхают, что новый командир прибыл, и заявятся, как миленькие. Это я знаю точно. Ты, Спартак, за ними сходи, позови… Ну прощайте, ребята. – Майор Федулов вышел из комнаты. Я видел в окно, как он медленно, чуть покачиваясь, пересек двор, волоча огромный пустой чемодан. «Что с ним произойдет дальше? – спросил я себя. – Человек он храбрый, обязательно попадет на фронт и однажды, подвыпив, выскочит впереди бойцов, поведет их в атаку, безрассудно, не страшась за свою жизнь и за жизнь других, и вражеская пуля уложит его навсегда…»

Сзади меня Браслетов произнес дрожащим от волнения голосом:

– Жена у меня родила. Девочку. Сегодня привез домой. У жены, кажется, грудница началась. Мучается, бедняжка, молока нет…

Я обернулся к нему.

– Обязанности есть обязанности. Начнутся бои, нужно будет организовать оборону, а вы, вместо того чтобы руководить боем, побежите к своей «бедняжке»…

– Не утрируйте! – крикнул он. – Я сказал все это не для того, чтобы вы издевались над моим горем. Теперь я знаю, что не найду у вас сочувствия.

– Жене вашей я глубоко сочувствую, – сказал я, – вам – нет.

Взвод лейтенанта Кащанова располагался на втором этаже в двух классных комнатах. Из одной донесся, когда мы поднялись на этаж, всполошенный шум, сквозь него пробивался мальчишеский, с визгом, со всхлипами, плач. Чертыханов пробежал вперед и растворил перед нами дверь. Шум сразу стих, прервались и всхлипывания. Бойцы столпились возле парт, сдвинутых к одной стене. Лейтенант Кащанов встал и загородил собой красноармейца.